Читаем Опасный менуэт полностью

Она читала: "…Нежная краска стыдливости залила ее лицо, и после приятного поклона, за который он отдал бы полжизни, Софья потупила глаза… С бьющимся сердцем и огненным чувством смотрел он на нее и терялся в приливе чувств. "Софья, вы желаете, чтобы я был мертв? — сказал он. — Я успокоюсь и навечно исчезну с ваших глаз…""

Тут Авдотья Павловна смахнула со щеки слезу и сглотнула слюну. Трудно было узнать в этой расплывшейся женщине со слезами на глазах ту барыню, которая в гневе своем извела некогда смуглянку и велела подбросить в Москве ее кудрявого младенца. (Уже не сама ли сердобольная старушка и выполнила поручение?) Могло ли произойти такое разительное изменение в характере, могла ли такая барыня стать чувствительной читательницей сентиментальных романов? Да, такие гибриды несообразности естественны. Очень часто рационализм соединяется с чувствительностью, нравственный идеализм, мечтательность с тиранством, грубостью.

В тот самый момент, когда к Авдотье Павловне вошла старушка, барыня как раз закрыла книгу и повернулась к двери.

— Чего тебе? — спросила.

— Барыня, сказывали вы как-то, дескать, желали бы патрет Петруши заказать, наследника. На кухне у меня пришлый человек. Желаете, так призову…

Авдотья Павловна, еще во власти романа, оживилась:

— Живой, настоящий и умеет это? Давай его сюда.

Авдотья Павловна осмотрела вошедшего и, похоже, осталась довольна. Кудряв, черняв, статен, румянец во всю щеку. И не без приветливости спросила:

— Живописец? Ремеслом сим промышляешь?.. Много ли берешь за одно лицо?

Выслушав ответ, поджала губы, полюбопытствовала:

— Откуда и куда путь держишь?

— А цель моя — посетить одного здешнего помещика.

Авдотья Павловна смотрела милостиво, еще не обсохли на ее глазах слезы, вызванные чтением романа. Однако одним ли только романом… Героиня романа Софья родила младенца и подбросила его чужим людям. Это вызвало у барыни воспоминание о своем грехе, что сделалось с тем младенцем, которого она невесть куда выбросила — в жизнь ли, в смерть ли. Она долго молчала, наконец окрепла лицом и сердцем и уточнила:

— Какого помещика думаешь посетить? — спросила рассеянно.

— Львова Николая Александровича, — отвечал он.

— Что-о-о? — Рассеянности как не бывало, барыня поднялась во весь рост. — Того самого?

— Не знаю, что имеете вы в виду, — смиренно отвечал Михаил.

— Да знаешь ли ты, что нет никого хуже его! Дрова жечь не велит, мол, есть какой-то торф, уголь наш, не аглицкий. И гордец на всю губернию. Крестьян сгоняет дома земляные строить, глиняные. Ох, прости Господи! Теперь-то его уж наказал Господь, говорят, лежит недвижим.

Михаил не мог стерпеть слов невежественной барыни, не удержался и дал ей отповедь.

— Вот и едь, едь. А нам такие люди не надобны. Видали мы таких мазилок. — У нее даже задрожали щеки.

Михаил заторопился.

— В какой стороне их имение?

— A-а, не хочу и говорить! — закричала Авдотья Павловна. — Язык до Киева доведет дурака.

"Еще одна тетеха", — подумал Михаил, покидая дом, в котором когда-то произведен был на свет. Не помнил он того дома, не помнил и ту, что когда-то приказала выбросить его, как щенка. Не узнал, и слава Богу! Дом — не тот, где родился, а тот, где воспитался человек.

А сгорбленная старушка все же дождалась его в липовой аллее и показала, в какой стороне деревня Черенчицы, принадлежавшая Львову.

В пути наш герой набрел еще на один помещичий дом. Там его приняли с распростертыми объятиями и упросили изобразить все семейство. Михаилу пришлось немало потрудиться, чтобы усадить и написать бабушку, деда, родителей, их большеглазого сынка и девчушку с косами. Целую неделю прожил Михаил в усадьбе, кормили его, поили, еще и денег на дорогу дали. А он? Фамилии своей под картиной не оставил, поблагодарил, поклонился и зашагал дальше…

Последуем же и мы за неутомимым странником. Ни единому слову той "тетехи" не поверил, однако царапало волнение, и надо было поторапливаться. В дороге мысли были все о Львовых. К деревне он приближался в самом возвышенном состоянии духа.

Дело шло к вечеру. Впереди чернел лес, сквозь него рубинами пылало закатное солнце. Буйствовали птицы.

Так Михаил оказался в имении Львова. Рядом с домом был маленький флигель, ему предложили там пожить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги