Он говорил об одном, но Жюли все думала о своем и наконец выпалила: "Нет, я не успокоюсь. Я тебя умоляю, давай поженимся и уедем далеко-далеко, может быть, за Урал. Ты так хорошо рассказывал про Урал и Сибирь. Иначе моя мать выдаст меня замуж за какого-нибудь, угодного ей кавалера". — "Прошу тебя, те терзай себя, милая Жюли. Все образуется. А жениться на тебе я не могу против воли твоей матери. Но я надеюсь, мы еще увидимся, и тогда мы спокойно поговорим. Мне нужно навестить самого умного в России и дорогого мне человека — Николая Львова".
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА НА ВЫСТАВКЕ
В один из последних дней выставки Элизабет устроили встречу для самых близких людей. На семь часов был назначен прием в салоне Виже-Лебрен.
…В выставочном зале возле Адмиралтейства иногда по вечерам Виже-Лебрен устраивала приемы. В отдельной комнатке сидели избранные приглашенные, на столе, конечно, французские вина, сыр и конфеты. В тот вечер был приглашен Николай Александрович Львов, который не так давно вернулся из путешествия, он был в свите императрицы Екатерины. Как ни странно, Элизабет пригласила и Мишеля, заметив, кстати: "Вот он, ваш русский ученик, которого вы давно прислали мне с запиской-просьбой поучить его живописи". Львов и Мишель одновременно вскочили и слегка обнялись, еще бы не помнить им прежние встречи. Тут же налили по бокалу, чокнулись за новую встречу. Сбоку сидела все та же наша знакомая, дочка Элизабет, робкая и смущенная. Девушке было интересно, о чем будут говорить эти гости. И как бы вняв ее внутреннему голосу, Львов встал, поклонился и сказал комплимент, который относился не к Элизабет, а к ее картинам: "А ваш портрет, Жюли, в огромной оливковой шляпе с полями, просто изумителен". Светский галантный Львов склонился и поцеловал руку Элизабет. Присев, он заговорил на совершенно другую тему: "Вот мы устраиваем выставки, восхищаемся прекрасными художниками, а между тем Россия все последнее время не может похвастаться экономическими достижениями, которые были при Петре Великом. Позвольте, я расскажу вам об ученом-чудодее, в имении которого я побывал не так давно. Вероятно, все знают имя Якова Брюса. Он был начальником артиллерии при Петре I, изобретателем нескольких способов лечения от ожогов и от других болезней. И весьма был озабочен состоянием здоровья лошадей, и умел их лечить. Мишель, если вас это заинтересует, советую вам съездить в имение Глинки, там живы следы Якова Брюса и плоды его изобретательства… Вот представьте себе, стоит май или июнь, Брюс пригласил к себе соседей, помещиков, и что он устроил? Слуга выносит несколько пар коньков, предлагает надеть их, и, спустившись к пруду, они видят не воду, а лед, они могут кататься на коньках. Такие фокусы он проделывал нередко, занимался алхимией; будучи блистательным дипломатом, подписал Ништадтский мир, по которому к России отошел Выборг".
Львов прошелся по комнате своей аристократичной походкой, снова поцеловал руку Виже-Лебрен и мгновенно повернулся на одной ноге. Виже-Лебрен, видимо, уже скучала без комплиментов, гости это поняли. Как ни странно, наш Мишель, тоже уже обучившись светской учтивости, поднял тост за нее, за ее уроки, ее прекрасную живопись. Однако Львов не забыл и о своей теме, об экономике: "Знаете, сколько сжигают наших лесов печи и камины в России? Я думаю, миллионы кубов. И вот мне удалось найти обширные залежи торфа, я собираюсь перевезти их в гавань. И тогда лес будет сохранен, а торф будет обогревать и петербургские и прочие дома".
Элизабет, долго молчавшая в этот вечер, тоже решила блеснуть забавными историями. На одном из приемов герцогиня Мазарини устраивала званый ужин на 60 персон, и ей вздумалось, чтобы на столе был огромный пирог, а внутри сотня маленьких живых птичек. По знаку герцогини пирог разрезали, из него вылетела вся перепуганная стая и набросилась на лица и прически дам. Вообразите себе их крики! Они никак не могли освободиться от несчастных пернатых и, понося последними словами глупую выдумку, принуждены были встать из-за стола.
Львов всплеснул руками: "И вы еще удивляетесь, отчего произошла революция! Вельможи творят, что вздумается!"
"Хотите, расскажу еще одну историю? — перебила его Элизабет. — Я написала портрет индийского посла, но, когда краски высохли, посланник никак не хотел брать его, ссылаясь на то, что в нем уже есть душа и что мы хотим украсть его душу. Мне удалось получить его только хитростью, но когда посол хватился пропажи, то чуть не убил слугу".
Расставаясь, Элизабет как истинно деловая француженка сказала Михаилу: "Милый друг, вам ведь нужна работа и деньги. Так вот, приходите в дом Куракиной, там есть для вас работа". Львов тут же включился: "Да, пожалуйста, можешь поехать со мной в Введенское. Там я делаю дворец для самого императора. Да и вообще в Академии художеств нужны лепщики, позолотчики на самые разные работы, а у тебя золотые руки".