Опасный менуэт

— Революция во Франции свершилась, и королевская власть уничтожена. Это восстание сопровождалось убийствами, вызывающими содрогание. Жестокость и зверство французского народа проявились во всех этих событиях в тех же чертах, как и в Варфоломеевскую ночь, о которой мы еще до сих пор с ужасом читаем; с тою только разницей, что вместо религиозного фанатизма умы охвачены политическим энтузиазмом, порожденным войною и революцией в Америке.

Императрица слыла великой актрисой. На ее лице, крупном, с сильным подбородком, почти галльским носом, не отразилось ничего, может быть, только глаза могли ее выдать, но она прикрыла их. Между тем внутри все кипело. Как долго она была увлечена свободой! Верила французским мудрецам-философам, читала Руссо, переписывалась с Вольтером, принимала Дидро — и что же? Во что все обернулось! Пусть Екатерина не любила Марию-Антуанепу, считала ее мотовкой, виновницей всех бед Франции, и все же не дай бог оказаться на ее месте. Французскому послу Сегюру Екатерина высказала то, что думала об их политических делах.

— Ваше среднее сословие слишком многого требует, оно возбудит недовольство других сословий, и это разъединение может привести к дурным последствиям. Я боюсь, что короля принудят к большим жертвам, а страсти все-таки не утихнут.

Проницательная императрица как в воду глядела, страсти не утихали, строили везде виселицы, гильотины, а худшее было еще впереди.

— Французские короли не сумели воспользоваться расположением умов своего окружения. Надо было Лафайета сделать своим сторонником, защитником, — задумчиво говорила она.

О, эти "надо бы", "я бы"! Кто только не пытался ставить себя на место неудачных правителей! Даже женщины такого отменного ума, как Екатерина, хотели свой опыт перенести на Францию, но давно ли по ее стране страшно гулял Пугачев?!

Тем не менее в суждениях Екатерины был резон, сильная сторона ее ума заключалась в реалистичности. Она не терпела мечтателей и фантазеров, наподобие сына своего Павла, считая, что от романтиков начинаются все беды. "Идеалисты имеют твердые принципы, отличаются нетерпимостью, и со временем из них вырастают диктаторы, — говорила она о республиканцах. — Они еще себя покажут". И была права. Крайний революционер Робеспьер, бывший послушным учеником Руссо, мечтавший о природном равенстве, скоро будет беспощадно лить французскую кровь. Ученики рождаются, чтобы уходить от учителей.

Однако ни о чем таком Екатерина вслух не говорила. И секретарь ее заносил в свою тетрадь лишь скупые сведения касательно императрицы: "Сегодня не веселы. Гневались, получили колику. Слезы. Не выходили, меня не спрашивали… бумаги посланы мне через Зубова".

Секретарь не смел нарушить молчание. Лишь когда она обратила на него свой взор, заговорил:

— Ваше величество! Множество французов покидают родину и оседают в России.

Она сухо ответствовала:

— Мы будем принимать у себя только тех французов, кои дадут присягу по изданному образцу. Прочих удалим для того, чтобы не было заразы в нашем отечестве.

В дверях появился камердинер, доложил о приходе Дмитриева-Мамонова, кратковременного и недостойного ее фаворита. Прежде были у нее орлы — Григорий Орлов, Григорий Потемкин, но с некоторых пор их жестокой властности предпочитала она юную ласковость. За что любила Ланского? За чистоту взора, за мягкую и скорую реакцию на любое ее слово. Еле пережила смерть милого Ланского, до сих пор мучилась: кто его отравил?

Дмитриев-Мамонов совсем иное, смазлив, приятен, утешителен, был бы хорош. Но своим прозорливым умом она догадалась о его чувствах к фрейлине Щербатовой, какими пятнами покрывалось его лицо, когда та входила. И Екатерина повела себя так, как должно вести себя императрице, — отдала его сопернице, даже устроила помолвку. Тем более что у дверей ее уже неотступно находился Платон Зубов, кажется, способный к государственным действиям.

От этих мыслей по лицу Екатерины пробежала и замерла странная, загадочная улыбка. Безбородко, не спускавший глаз с ее лица, поразился, сколь подобна была та улыбка джокондовской улыбке Леонардо да Винчи. Впрочем, через мгновение улыбка исчезла, и она лукаво взглянула на секретаря:

— Старый любезник, каков урок преподала я тебе с Урановой, а? У нее-то истинная любовь. А ты все волочишься за женскими юбками.

Он опустил глаза, заметив:

— Что делать, матушка, ежели я наделен способностью чувствовать любовь не один раз, а многажды? Здоровый нрав — здоровая любовь. Натура!

В словах тех ей почудился намек на ее фаворитов, и она нахмурилась. Что позволено Юпитеру — то не позволено быку.