Опасный менуэт

— Друг? Странные у вас друзья.

Хотелось быстрее спрятать, завернуть портрет и бежать.

— Не сердитесь, Мишель, останьтесь. Куца вы? — Она схватила его за руку и, торопясь, заговорила, обращаясь к нему на "ты": — Ты видел Фрагонара "Поцелуй украдкой"? Вот как надо писать. Вспомни, какие там складки, как лежит полосатый шарф, сколько игры и непринужденности в их позах. Вспомни великих итальянцев. Ну хотя бы Франческо ди Стефано — как парит в небе женская фигура, как развевается шарф — это аллегория Рима на небесах. А что у тебя, мой милый? Тяжелый, неподвижный человек и ни капли изящества. Подумай, для чего существует искусство. А что это на фоне портрета вздумали вы посадить мотылька, да еще с белыми точками?.. Ужасно, и этот грубый, грубый мазок…

Что он мог ответить, если мотылек сам собой выскочил из-под кисти и сел возле Хемницера. Если он был убежден; для "приятного" стиля необходим невидимый мазок, а для его портрета — другой.

Выслушав приговор Элизабет, Мишель почувствовал, как внутри все заледенело, и он бросился вон из дома.

Бедный! Он еще не знал ни Элизабет, ни ее парижских критиков-снобов, ни нравов этого города, самоуверенного и изменчивого, убежденного в единственном своем мнении о прекрасном.

ЗЛОСЧАСТНЫЕ ДНИ

Люди повышенной активности, агрессивности, подверженные влиянию толпы, а также просто жаждущие зрелищ, — все стремились в Париж, чтобы увидеть первые акты народной драмы. Почти никто не работал, все ловили миг удачи, пытаясь чем-нибудь поживиться.

Нападающие всегда удачливее защищающихся. Сторонники короля растерялись, двор удалился в Версаль под охрану своих гвардейцев. Влюбленный в королеву Ферзен делал все для того, чтобы устроить побег Марии-Антуанетты и Людовика. Виже-Лебрен, преданно любившая королеву, почти не покидала Версаль.

Пьер Лебрен, давно влившийся в ряды восставших, кажется, ненавидел свою жену-роялистку. Он грозил сам пометить ее дом черной краской, как подлежащий разгрому.

А что наш Мишель, попавший в Париж, как кур в ощип? Влюбившийся в знатную мадам со всей пылкостью своего отца? Хотя в нем текла кровь авантюриста, по причине влюбленности он ничуть не был увлечен французской бурей. Пьер звал его на демонстрации, но безуспешно… В те дни он был одним из немногих, кто оставался дома и читал книгу, которую приобрел на берегу Сены.

Это была повесть "Антонио и Лауренция", о любви двух молодых людей. Они сыграли свадьбу, обвенчались, Антонио уехал воевать за независимость Италии, а Лауренция осталась с его отцом Карло. Жили они в отдалении, в богатом замке, в округе никого. И свекор стал вынашивать подлые планы, как сделать Лауренцию своей любовницей и оговорить ее в глазах сына. Недостойный отец, злобный и гневный, с мрачной ненавистью смотрел на добродетельного Антонио. Чего только не предпринимал Карло, когда сын его отправлялся в поход, говорил самые дурные слова о его возлюбленной. Она умоляла мужа взять ее с собой, но это было невозможно. Когда сын уехал, Карло запер девушку в комнате, сделал своей сообщницей служанку. И теперь все письма застревали в руках служанки.

Лауренция и Антонио все же одолели злодея, повесть кончилась хорошо, но в других рассказах этого писателя, маркиза де Сада, торжествовал порок и меркла добродетель. Эротика без любви, извращения, смакование жестокостей — все это толкало в дьявольские бездны. Мишель не знал, что автор — настоящий либертин, то есть просвещенный распутник. Он подводил читателя к опасной мысли: нет разницы между добром и злом, между иллюзией и ложью, не существует законов церкви и морали, человек действует лишь по собственным природным инстинктам.

В конце концов Мишель, возмущенный этим писателем, забросил книгу в угол и отправился с Жаком гулять по взбаламученному Парижу.

Это были жаркие дни во всех смыслах: восставшие только что взяли Бастилию. Пороховой дым еще не осел вокруг закругленных башен. Национальные гвардейцы продолжали стрелять из ружей. А наверху уже разбирали кирпичи и сбрасывали вниз. Предприимчивые люди складывали их в тележки и увозили. Бастилия кишела мышами, тараканами, крысами, даже змеями, и теперь все это устремилось вон.

Перед картиной, которую увидел Мишель, померкли ужасы маркиза де Сада. Из-под здания Бастилии выползали крысы, их было множество, целая армия. Сверху, с крыши, не только бросали в них камни, но поливали кипятком. И вся эта мерзкая живность покидала тюрьму.

Возле крепости возникла пара запряженных лошадей; не останавливаясь ни на минуту, серая армада крыс перекусила лошадиные ноги, лошади рухнули, а крысиное войско двинулось дальше, повергая в смятение людей.