Читаем Оноре де Бальзак полностью

Исторический фон любовных переживаний – Франция, переходящая от надежды к отчаянию, от поражения Наполеона, через Реставрацию и Сто дней, пейзаж – любимая Бальзаком Турень. В честь своих друзей Карро он дает название Фрапель поместью одного из персонажей. Волшебная природа оттеняет изысканность чувств героини. И все-таки роман в конце концов скорее осуждает „высокие отношения“. Практический ум госпожи де Морсоф со всей очевидностью заявляет о себе в письме Феликсу, где она учит, какие ловушки подстерегают его на пути завоевания мира. Это своего рода путеводитель молодого карьериста. „Прямота, честь, верность и учтивость – вот самое надежное и верное средство достижения успеха… Угождайте женщинам влиятельным. Влиянием пользуются женщины пожилые, они откроют вам секреты многих семей и связей, научат обходным путям, которые скорее приведут к цели. Они будут преданы вам всем сердцем. Покровительство – проявление их последней любви… Избегайте женщин молодых… Женщина пятидесяти лет сделает для вас все, двадцатилетняя – ничего… Я хотела бы видеть, как вы растете, но чтобы ни один ваш успех не заставил меня наморщить лоб, чтобы успехи ваши были достойны вашего имени, а я могла сказать себе, что сделала все возможное помимо одного только желания видеть вас знаменитым. И это тайное сотрудничество – единственное удовольствие, которое я могу себе позволить“.

Кажется, читаешь письмо госпожи де Берни к молодому Бальзаку, пытающемуся пробиться в столичное общество. Единственная, но очень существенная деталь: госпожа де Морсоф отказывается уступить Феликсу, госпожа де Берни сделала это без малейших угрызений совести. Героиня романа вобрала в себя только материнскую жилку Дилекты, обладающей чистотой ее души, но чувственностью леди Дадли. Дилекта набросилась на роман и прочитала его запоем. Она очень любила произведения, в которых великие события – тайное рукопожатие, взгляды украдкой, где драматическое напряжение сродни глухому ритму слабеющего сердца.

Как всегда, Бальзак был горд своим последним произведением. Как всегда, ему казалось, что это лучшее: „Я думаю, мне еще никогда не удавалось ничего прекраснее в том, что касается описания внутреннего мира героев, – делится он с Ганской. – Если „Лилия долины“ не станет для женщин настольной книгой, я ничего собой не представляю. Добродетель здесь возвышенна и нисколько не скучна. Выжать из добродетели трагическое, поддерживать накал страстей, взяв за основу язык и стиль Массильона, вот задача, которая, будучи решенной уже в первой главе, стоит трех сотен часов правки, четырех сотен франков для „La Revue“ и тяжести в печени – для меня“. И с гордостью добавляет: „Осталось сорок дней работы. Сент-Бёв четыре года трудился над своим „Сладострастием“. Сравните“. Между двумя этими романами действительно есть определенное сходство, оба прославляют чистоту любви, но у Сент-Бёва нет ни размаха, ни силы Бальзака. Конечно, они не терпят друг друга: Сент-Бёв держит Бальзака за бумагомарателя, Оноре считает его лицемером, пользующимся собственной известностью, чтобы не дать дороги молодым дарованиям.

Критики в который раз с презрением воротят нос от очередного творения этого слишком плодовитого сочинителя: для одних он низкопробный поставщик литературы для читален, другие считают, что единственная его цель – написать как можно больше, третьи не могут смириться, что, умирая, госпожа де Морсоф сожалеет, что не уступила любовнику своего сердца. „Да, все газеты враждебно отнеслись к моей „Лилии“, – поделится Бальзак с Ганской. – Говорят о ней плохо, оплевали… „La Gazette de France“ ругает за то, что я не хожу в церковь, „La Quotidienne“ – из личной мести редактора, каждый находит какую-то причину. Я надеялся, что Верде удастся продать две тысячи экземпляров, реализовали только тысячу триста, поэтому материальная сторона, увы… К тому же есть невежи, которым непонятна красота смерти госпожи де Морсоф, они не видят в ней борьбу плоти и духа, что, собственно, и есть основа христианства. Они слышат только проклятия обманутой плоти, физическое страдание, хрупкое спокойствие души причастившейся графини не трогает их, они не понимают, что она умирает святой“. Эта сцена смутила и госпожу де Берни, она написала Оноре: „Теперь я могу спокойно умереть, я уверена, у вас на голове – венец… „Лилия“ – возвышенное произведение, без единой неточности. Вот только смерть госпожи де Морсоф не нуждается в этих страшных сожалениях, они вредят ее прекрасному письму“. Бальзак не мог оставить без внимания замечания той, что навеяла некоторые размышления героини, и во втором издании уже не было строк, которые привели ее в замешательство. „Ни об одной я не пожалел, – скажет он Ганской, – и никогда еще человеческое сердце не билось так, как у меня, когда я вычеркивал какую-то из них“.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии