Вместе с генералом, князем Фредериком фон Шварценбергом они едут в Ваграм посмотреть поле битвы. Оноре рассчитывает, что описания его со временем войдут в «Сцены военной жизни», вот только настанет ли этот день. Он также наносит визит барону Иосифу фон Хаммер-Пургшталю, ориенталисту, члену Государственного совета, который дарит ему текст, написанный по-арабски. В будущих изданиях «Шагреневой кожи» он должен заменить адпис, выполненный латиницей. Безусловно, лучше был бы санскрит, но барон не знает этого языка, и Бальзак довольствуется арабским. Хаммер-Пургшталь преподносит ему талисман – перстень-печатку с пророчеством сивиллы, «Бедук». «Однажды, – говорит ученый, – вы поймете важность этого подарка». По его словам, и Оноре вполне верит этому, украшение это принадлежало когда-то Пророку, было похищено у Великого Могола каким-то англичанином, обладает магической силой, которая передается его владельцу. Писатель обожает амулеты, но ему кажется, их никогда не хватит, чтобы помочь ему в его сумасшедших начинаниях.
Все в Вене в безграничном восторге от него. Если бы так было и во Франции! Быть может, благодаря Бедуку ему улыбнется счастье литературное и счастье в любви? Астольф де Кюстин, который тоже проездом в Вене, поражен успехом Бальзака и сообщает Софи Гэ: «Я много раз видел его у Меттерниха. По-моему, он преуспевает. Князь как-то спросил меня: „Что вы о нем думаете?“ – „Я думаю, что у него хорошее воображение. Это не просто писатель, это настоящая литература“. – „Мне он кажется хорошим человеком“. Таков был его ответ». В том же письме де Кюстин расскажет, что Бальзак представил его госпоже Ганской, польке, «самой ученой женщине на берегах Дона». Она в то время позировала миниатюристу Дафингеру, который подошел к портрету очень деликатно, и все же на губах модели читается какая-то внутренняя жесткость. Оноре немедленно потребовал себе копию: изо всех сил сражался с разочарованием, которое принесла ему их встреча. Ганские стали собираться в свое поместье, Бальзак, несмотря на неблагодарность соотечественников, не мог жить без Парижа, Франции. Незадолго до расставания он пишет возлюбленной: «Моя обожаемая Ева, никогда я не был так счастлив и никогда так не страдал… Препятствия только разжигают мой пыл, и я рад, поверь мне, что скоро еду».
Осталось одолеть последнюю неприятность: он потратил все деньги, нечем оплатить гостиницу и дорогу домой. Но небольшая уловка, и все в порядке (не без помощи Бедука, наверное!). Он предъявляет венским Ротшильдам переводной вексель на имя Верде, и те любезно учитывают его. Верде же придется считать эти деньги авансом за «Лилию долины». Урегулировав щекотливое дело, Бальзак решает подвести итог своего пребывания в Вене: триумф у космополитичной публики – ему открыты все двери, самые красивые женщины с замиранием сердца расхваливают его книги, один студент поцеловал ему руку, когда выходили с концерта; разочарование, связанное с Ганской, – она хороша по-прежнему, но обидчива, подозрительна и держит дистанцию. Так что результат нельзя считать блестящим.
Итак, он едет. Но нанятая в Париже карета безнадежно испорчена – колдобины на дороге. Ее необходимо оставить для ремонта, Ганский обещает оплатить расходы. Не без сожалений забирается Бальзак на верх дилижанса. Что ж, отсюда хорошо любоваться пейзажем, а солнце и свежий воздух полезны для кожи. В воскресенье, седьмого июня 1835 года, пишет Ганской из Мюнхена, жалуясь на задержки в пути из-за трех ужасных форейторов, которых никакая сила не могла заставить начать движение. В Париже он одиннадцатого в два часа ночи, чудовищно усталый и «черный, как негр». На другой день улаживает с Верде историю с векселем и пятью тысячами франков, которые получил у Ротшильдов в Вене.