Он уже идет

Ребе Гершона почитали все. Это было уважение, смешанное с любовью. Он никогда не повышал голоса, дабы не обидеть собеседника, и на своем сложном, наполненном конфликтами посту городского раввина старался сглаживать острые углы и находить компромиссы. Поэтому раздор ребе с любимым сыном, раввином Арье-Лейбом, первенцем и неоспоримым наследником хасидского престола Любачува, поверг весь город в недоумение.

А дело было так. На следующий день после второго Пейсаха ребе Гершон во время утренней молитвы велел не произносить таханун, покаянную молитву, поскольку книга «Зогар» ясно указывает: в течение семи дней после второго Пейсаха ворота рая остаются открытыми.

Ребе сказал, хасиды услышали, а хазан, ведущий молитву, немедленно перевернул страницу с тахануном. И тут вмешался раввин Арье-Лейб.

– Да простит меня отец, – во весь голос заявил он, – но Рамо пишет, что во время Лаг Баомер не произносят таханун, а это означает, что во все остальные дни произносят. Потому таханун надо говорить.

Все обомлели. Никто и никогда не позволял себе подобного неуважения к раввину прямо в его синагоге, да еще при таком скоплении народа! Будь это невежда, чужак или лытвак, противник хасидизма, еще как-то можно было бы понять. Но услышать такое из уст Арье-Лейба?!

Все знали, с каким трепетным уважением он относится к отцу и как отец, в свою очередь, любит своего первенца. Никто не сомневался, что после ста двадцати лет жизни ребе Гершона на его престол в Любачуве воссядет ребе Арье-Лейб. Воссядет по праву, ведь его с юных лет называли илуем, молодым гением. Помимо невероятных способностей и феноменальной памяти, Всевышний наградил Арье-Лейба огромным трудолюбием. Он трудился над святыми книгами двадцать часов в сутки и давно считался неоспоримым авторитетом по части закона.

– В этой синагоге, – ровным голосом ответил раввин Любачува, – десятки лет следуют такому обычаю, и я не вижу причины его менять.

Хазан продолжил молитву, и все подумали, будто противостояние сына и отца завершилось. Но не тут-то было! Спустя несколько минут раввин Арье-Лейб вместе с десятком своих сторонников перешел из большого зала в маленький, и оттуда, сквозь щель между косяком и неплотно прикрытой дверью, донесся его голос, произносящий таханун.

Скандал! Открытый бунт! Сразу после завершения молитвы большинство прихожан поспешили оставить синагогу. Никому не хотелось быть свидетелем столь неприятного происшествия. Арье-Лейб вернулся в большой зал и полчаса ожесточенно спорил с отцом, доказывая свою правоту. Обычно сдержанный и почтительный, он все поднимал и поднимал тон, то и дело срываясь на откровенно оскорбительные нотки, пока терпение раввина не лопнуло:

– Я приказываю, – холодным, отчужденным голосом произнес ребе Гершон, – чтобы твоя нога больше не переступала порога моего дома.

Арье-Лейб вышел из синагоги через окно, дабы не нарушить слово отца, ведь синагога тоже дом раввина, даже больше, чем тот, в котором он спит и ест. Небольшая группа сторонников поджидала его во дворе.

Главную синагогу Любачува строили много лет назад, когда город больше походил на село, и пустой земли хватало. Обширный двор был засажен вязами, и летом пышно разросшиеся кроны создавали живой шатер, радовавший прихожан узорчатой прохладной тенью. Именно в этой тени Арье-Лейб объявил, что хочет создать новую общину, чтобы стать в ней раввином и духовным наставником и вести ее своим путем.

– Кто со мной? – спросил он сторонников.

– Да здравствует ребе Арье-Лейб! – тут же вскричали новоявленные хасиды.

Сколько их там было – десять, пятнадцать, двадцать человек? Традиция предписывает не пересчитывать евреев, добром такая арифметика не заканчивается. Но немного, совсем немного. Тех, кто глядел во все глаза на происходящее, не в силах понять, в чем тут дело, было куда больше.

Неужели чтение покаянной молитвы – причина для столь ожесточенного спора? Это повод для ссоры и семейного разлада? Ради столь незначительной детали сын-праведник восстает против святого отца? Ничего не понятно, просто сумасшествие какое-то!

Шамес Бейниш, старый, доверенный служка, живший в доме ребе Гершона больше четверти века, первым услышал ужасную новость. Земля поплыла у него под ногами, а ясный день потемнел. Бейниш таскал воду для купания младенца Арьюша, Бейниш за руку водил его в хейдер, проверяя на ходу выученный урок, Бейниш приносил ему ночью еду, когда Арье-Лейб, позабыв обо всем на свете, сидел в бейс мидраше до самого утра. Слова про новую общину Бейниш воспринял как измену ему лично и со слезами на глазах поспешил к ребе Гершону.

– Не понимаю, – радостным тоном воскликнул ребе. – Не понимаю!

Увидев изумленные глаза шамеса, он сделал знак наклониться – и, когда голова Бейниша оказалась рядом, прошептал ему в самое ухо:

– Не понимаю, чем я заслужил такого святого сына?