Он уже идет

Балагула наладил упряжь, развернул телегу и осторожно присвистнул. Понятливые лошади взяли вполсилы, и телега медленно покатила в обратном направлении. Спустя четверть часа балагула хлопнул вожжами по спинам лошадей, и те пошли резвее. Шамес сидел, напряженно прислушиваясь, ожидая очередную каверзу, балагула тоже нервничал, но ничего не происходило. Арье-Лейб сидел с отсутствующим видом, не замечая ничего вокруг, уставившись в лежащую на коленях книгу.

– Куда теперь? – спросил балагула при виде перекрестка. – Прямо – в Маркушев, направо – в Курув.

– В Курув, – произнес Арье-Лейб.

Свернули на Курув. Слева и справа раскинулись привольные места: широкие поля, робко начинающие зеленеть перелески, сглаженные очертания холмов по краю окоема. От высокого голубого неба с низко плывущими пухлыми громадами невесомых облаков на сердце становилось воздушно. Такая воздушность иногда навещает человека в пути, когда далека дорога и нет другой заботы, как пройти по ней до конца.

– Что за ерунда, – балагула остановил телегу, спрыгнул и, присев на корточки, оглядел колеса. – Лошадки тянут, а ходу почти нет, будто в грязи завязли.

Он встал, обошел телегу, придирчиво разглядывая ее со всех сторон, словно видел ее впервые.

– Все чисто, все гладко, какого же черта еле ползем?

Он с ожесточением хлопнул себя руками по бокам и полез на передок.

– Столько приключений, как сегодня, со мной еще ни разу не бывало. Н-но, пошли, поехали!

Телега двинулась с места и медленно покатилась в сторону Курува. Лошади тянули изо всех сил, однако ход не прибавляли, будто колеса чуть ли не до ступиц ушли в грязь.

– Ничего не понимаю! – орал балагула. – Просто проклятие, да и только.

– Может, мы опять не туда едем? – спросил шамес, осторожно толкая Арье-Лейба. Тот поднял голову, оторвал глаза от книги и перевел взгляд на дорогу.

– Едем, куда надо, – негромко произнес он спустя минуту. – Да вот только мешают нам.

– Кто мешает? – едва слышно спросил Бейниш. Раввин явно не хотел, чтобы разговор достиг ушей балагулы, и шамес, вторя ему, перешел почти на шепот.

– Демоны уцепились за колеса. Сейчас я их отгоню.

Арье-Лейб прикрыл рот рукой и что-то прошептал. Тотчас телега рванулась с места и быстро покатилась по дороге.

– Уф! – облегченно вздохнул балагула. – Пронесло. Теперь можно и закурить.

Он достал трубку, набил ее табаком и принялся возиться с кресалом.

– Так может, и это знак с Небес не ехать в Курув? – спросил Бейниш.

– Ровно наоборот, – ответил Арье-Лейб. – Это знак, что мы движемся в правильном направлении. Если нечистая сила столь откровенно вмешивается, значит, тут кроется большой смысл.

– Какой?

– Она боится нашего прибытия.

– Почему?

– Точно сказать не могу, пока не знаю. Ясно лишь одно: место новой общины – в Куруве.

Спустя два часа колеса загрохотали по дощатому настилу моста. Деревянные перила были темны, как вода в речке. Вдалеке серой грудой старого тряпья, небрежно брошенного наземь великаном, виделись неказистые домишки города. Посреди них высилась восковая громада костела с устремленными к небу свечами башенок.

– Останови, – попросил Арье-Лейб, когда телега поравнялась с развесистой ивой. Соскочив на землю, он велел шамесу: – Отправляйся в Курув. Разузнай, чем дышит город.

– А ты? – поднял брови шамес.

Арье-Лейб огладил окладистую рыжую бороду, пышную не по годам, и ответил:

– А я помолюсь тут, пока ты не вернешься.

Бейниш удивился, но не возразил ни словом. Да и что может сказать простой еврей человеку, умеющему избавляться от демонов?

Курув оказался обычным галицийским городком: узкие улочки, грязные стены, центральная площадь с желтой махиной костела. Нашли постоялый двор, балагула начал распрягать лошадей, Бейниш отнес вещи в комнату и отправился посмотреть, чем дышит город.

Постоялый двор находился на окраине, от него к центральной площади вела длинная, скучная улица без лавок и вывесок. В тени домов на лужах еще посверкивал ледок, но уже ощутимо пахло весной. Ближе к площади дома стали выше и чище, улица посветлела, набрала тепла. Прохожие почти не встречались, только в окнах нет-нет да мелькало удивленное женское личико.

«Видно, евреи сюда нечасто попадают, – подумал Бейниш, – если моя еврейская бекеша и шляпа вызывают такое удивление».

О своей длинной бороде и седых пейсах шамес даже не подумал. Они казались ему естественными, органичными составляющими облика взрослого мужчины, долженствующими вызывать уважение. По крайней мере, в Любачуве даже неевреи при виде длинной белой бороды переходили на уважительный тон.

Так то в Любачуве, а вот в Куруве все было не так. На перекрестке Бейниша окружила ватага мальчишек, вынырнувших из какой-то подворотни.

– Жид, жид, по веревочке бежит! – заорали они на разные голоса.