Олег Борисов

Отвечая на вопрос: «Какое человеческое проявление вы ненавидите больше всего?» — Олег Иванович, на себе познавший ревность коллег и зависть к успеху и таланту, сказал: «Зависть. Это социальное зло. Вот вырыл человек колодец, а сосед негодует: нет чтобы, как я, пить хлорированную воду из водопровода — норовит чистенькую пить, свеженькую! Я вам сейчас нарисовал простейшую схему зависти, но она пребывает и в более изощренной, гипертрофированной форме, отравляя жизнь тех, кто просто лучше работает».

Олег Басилашвили в интервью Марине Дмитриевской не скрывает, что привык приходить на репетицию неготовым, потому что, работая с Товстоноговым, знал: что бы он ни принес — все равно последнее слово будет за ним. «С одной стороны это плохо, — рассуждает артист, — обладать таким главным режиссером, который лишает тебя малейшей самостоятельности. Я приходил неготовым и даже уговаривал себя не готовиться, потому что знал: что бы я ни предъявил — это будет на три с минусом. Это эгоистическое и иждивенческое качество. Оно было скрыто, но на самом деле оно долго жило во мне и в очень многих из нас. И незнание текста, который Гога требовал знать ко второй-третьей репетиции, мы демагогически оправдывали тем, что нельзя учить текст, не постигнув логики… и ходили с бумажками… А ему наши бумажки мешали. Мы оправдывали себя, хотя на самом деле надо прийти после репетиции, пообедать, сесть и выучить текст. А когда ты учишь текст, как говорил Луспекаев, вся действенная линия тобой прокручивается, ты волей-неволей задаешь себе вопросы. Мы же этим на первом этапе не занимались, возлагая на Товстоногова ответственность за наши первые шаги в роли, я лично перекладывал на него ту работу, которую обязан был делать сам. И это, конечно, подлость, подлость.

И когда он ушел, вдруг выяснилось, что — пустота. Что делать? Я! Народный артист!.. Какой ты народный, если не понимаешь, зачем эту роль играешь, зачем вышел на сцену. Приезжает Шапиро, спрашиваю его на репетициях „Вишневого сада“: почему здесь фраза про поезд, который опоздал на два часа? Куда она ведет? А он не знает… А я не привык отвечать на вопросы сам! Я всегда ждал подсказки! А если не подскажут? Ты же артист! И в этом — отрицательное влияние такого большого режиссера, как Товстоногов. Мы были детьми-иждивенцами до пятидесяти лет».

Были, но — не все. Борисов не был. Потому и слыл «белой вороной». И не любили его за то, что он, в отличие от многих своих партнеров, от того же Басилашвили, всегда был готов на сто процентов, и ему, полностью подготовленному к работе, хотелось, чтобы и партнеры по цеху также приступали к работе над спектаклем во всеоружии, а когда этого не происходило, злился, как на его месте злился бы любой нормальный человек, и за глаза его в БДТ «добрые» коллеги прозвали «отцом русской злобы». Но злиться, наверное, все же лучше, нежели принципиально не готовиться, быть «иждивенцами до пятидесяти лет» и признавать потом, что подличали.

Борисов никогда не был актером — «флюгером, посаженным», по выражению Станиславского, «на некий шпиль, с которого нельзя сойти», а всегда — подготовительной работой над ролью, постоянным желанием проникнуть в глубину пьесы (или киносценария) — стремился чувствовать себя «хозяином мизансцены», хозяином, отвергающим штампы и пустоты. Вирус цинизма, распространяемый пятидесятилетними «детьми-иждивенцами», — едва ли не самый страшный вирус, превращающий артиста в совершенно несамостоятельного исполнителя сторонней воли.

«Борисов, — говорит актриса Лариса Малеванная, работавшая с Олегом Ивановичем в БДТ, — играл не о том, какой он замечательный артист, а о том, какой интересный у него персонаж. Это признак очень крупного артиста. Артисты помельче — они все кокетки. Олег терпеть не мог сюсюканья. Знаете, как у нашего брата артиста: у-у-у, поцелуйчики, а потом отвернулся и сказал там что-то совсем другое. Он был не такой совсем. Он был мужчина.

Я к мужчинам в театре никогда не относилась как к старшим братьям, а всегда — как к младшим сестрам. Я знала, что их нужно поддержать, нужно сказать им комплимент, похвалить пиджак или галстук. Олег Иванович — один из немногих, к кому я относилась как к старшему брату. Как к мужчине. И он именно так себя и вел».

Борисов был красив сдержанностью, умом — а совсем не картинной красотой, к которой многие так стремятся. Он не делал на голове куафюр, вообще мало пользовался гримом — у него на сцене были другие задачи. «Я, — говорит Наталья Тенякова, — не могу представить себе Олега Ивановича Борисова с таким же нутром и такой же страстью… но с миловидным „миндальным“ лицом первого любовника. Такое лицо мужчинам вообще противопоказано и очень вредно. Куда ценней красота духа, красота тайны — а именно этим Олег Борисов был сполна наделен».