Читаем Олег Борисов полностью

Борисов, по его словам, «играл Ивана Хлестакова. Не Ивана Александровича Хлестакова, чиновника из Петербурга, а человека по имени Иван Хлестаков — простого малого, не проходимца (у него Осип — жулик, это факт), по-своему честного, между прочим, парня, который и деньги-то берет взаймы, твердо веря, что когда-нибудь отдаст, и Марью Антоновну не подведет, воротится сразу, едва отъехав от города, потому что, как уедет, так тут же и соскучится, пожалуй, если не вернется по другой причине — поймет, что поторопился и не догулял. Он не был умен, он не был глуп, он не был хорош собой, но и не был дурен — Хлестаков — Борисов был во всем человеком середины. Почему он сразу же вернется в дом Сквозник-Дмухановского? А как же иначе? Только здесь, в этом городке, где „есть три улицы прямые, / И фонари, и мостовые, / В нем зданье лучшее острог“, Хлестаков — Борисов жил своей собственной, настоящей жизнью. Играя Гоголя, актеры очень часто впадают в бессознательную мистику. В какие-то минуты казалось, что и Борисов становится как бы по „ту сторону Гоголя“, показывает не человека, а черта. Это было: они, человек и черт, играли в нем друг с другом. И все-таки это преувеличение, но не небывальщина! Люди Борисова (все! это его особенность) живут только в реальном мире. И Хлестаков — тоже. Но он ноль. Хлестаков — Борисов не талантлив, вот в чем вся прелесть. Он великая посредственность, великий ноль…

Жаль, что Борисов не играл Хлестакова. Жаль, что Борисов не простил Товстоногову его ошибку (видимо, у него были на это свои основания, но все равно жаль). „Ревизор“ еще раз доказал, что в труппе БДТ у Борисова есть свое особое место. Он так и не встал в первый ряд его ведущих актеров. Но свое особое место у Борисова было. Именно так: доказал. „У меня такое ощущение, что вся моя жизнь — это какое-то сплошное доказательство“, — говорил Борисов в наших беседах».

«Я иду против своих принципов, назначая на роли два состава, — говорил Товстоногов. Но не перед „Ревизором“, а перед „Дачниками“. — Я по-прежнему считаю, что новый состав — это новый спектакль, так как внутренний ход, приемлемый для одной индивидуальности, не может в точности совпадать с другой. Еще Павлов говорил, что кролик, воспитанный на зеленом цвете, не может работать при красном. Так что два состава — компромисс, вызванный изголодавшейся частью женской труппы. Ну, а раз уж сделано исключение для женщин, кое-где появились вторые составы и у мужчин. Я бы хотел, чтобы не было закулисных пересудов, недомолвок, обид: вот, мол, вчера и сегодня — она, а когда же я? Поэтому прошу абсолютно автоматической организации процесса. Нет ни первого, ни второго составов. Репетиции идут строго по очереди вплоть до генеральных. Если там я увижу чье-либо преимущество, мной и будет дано право играть премьеру. Если преимущества нет — состав будет решаться жребием. До тех пор — полное равноправие!»

Товстоногов считал «Ревизора» спектаклем для БДТ этапным, но, полагает Елена Горфункель, «единодушного подтверждения своим словам не услышал». Да и как можно это подтверждать, если декларация намерений («В „Ревизоре“, — говорил Товстоногов, — я искал Гоголя „Петербургских повестей“») никак не совпадала с увиденным. «Растерянно внимали в столице, а потом в Ленинграде „мистическому Товстоногову“, — пишет Горфункель. — Растерянность проистекала из обилия побочных ощущений, непривычных послевкусий для того здорового организма, которым был БДТ. Непривычным казалось и равнодушие Товстоногова к природе комедийного жанра, к его театральным возможностям. Странен был Товстоногов, обходящий анекдот, сатиру и не разыгрывающий с актерами сеансы импровизаций. Какие там импровизации: Городничий в этом спектакле страдал, и Хлестаков страдал. Убавляя жизненности, Товстоногов обрамлял все происходящее в пьесе резкими знаками, вроде черной кареты с „настоящим“ ревизором и истерического смеха в качестве авторского голоса, который и на этот раз был одолжен у Смоктуновского».

Борисов с Додиным продолжали встречаться, дружить, строить планы — то в Репине под Петербургом, то в Ильинском в Подмосковье, в загородном доме Борисовых. Мечтали о «Короле Лире», и уже тогда, за десять лет до того, как Лев Абрамович начал репетировать «Лира» у себя в театре, Олег Иванович допытывался у него, почему Лир «разделил свое королевство». «Уверен, — говорит Додин, — мы бы опять перебрали тысячу вариантов и нашли бы его — борисовский — тысяча первый». Собирался Додин и фильм снять — «Палата № 6»: с Иннокентием Смоктуновским и Олегом Борисовым, но в советские годы, говорит Лев Абрамович, «это оказалось запрещенной темой».

На сцене Малого драматического театра — театра Льва Додина — Олег Иванович начал и не закончил свою последнюю работу — роль Фирса в чеховском «Вишневом саде».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное