Олег Борисов

«В его душе словно стоял образ подлинной, высшей правды о смысле и назначении искусства, с этим образом он и сверял себя, — написала Татьяна Москвина. — Слова о высшей мере и высшей правде редко бывают уместными, если речь идет о таком замусоренном и девальвированном виде творчества, как актерское, но — именно они и нужны в разговоре об Олеге Борисове. Он не навевал современникам сладких снов и не звал подражать его героям как подобию идеала. Борисов был актером антимодельного рода. Таких похожих, подобных не было до него и пока что не видно после».

У Светланы Крючковой есть любопытное наблюдение. «Сейчас партнер на сцене, — говорит она, — на меня смотрит, как на Свету Крючкову. Этого никогда не было у Олега Ивановича. Он выходил другим человеком, и ты уже загорался от него. Отношения шли иногда такой силы с его стороны, что ты пугался и думал, что это он к тебе относится так. Настолько это было искренне и глубоко. Замечательный партнер, выдающийся артист и очень достойный человек».

…Всё у Борисова — говорили — «чересчур». Чересчур требовательный. Чересчур честный. Чересчур прямой. Ему было трудно, потому что это «чересчур» было для окружающих, а для него — совершенно естественным отношением к жизни и работе.

Глава девятнадцатая «Толпа несыгранных ролей…»

В разговоре с сыном Юрием — они выступали в Московском доме ученых 15 декабря 1986 года — Олег Иванович сказал: «Мне 57 лет. Я впервые в жизни сыграл Чехова (Астров в мхатовском спектакле „Дядя Ваня“. — А. Г.). Я играл в двух пьесах Шекспира — слугу Грегорио в „Ромео и Джульетте“ и двух Дромио в „Комедии ошибок“. И еще — принца в шекспировских хрониках. Я не сыграл Островского, я не сыграл Пушкина, я не сыграл Тургенева, я не сыграл Толстого, я не сыграл Гоголя… Я ничего этого не сыграл! Задается вопрос: а что же я играл?..»

В его творческой жизни осталось больше несыгранного, чем сыгранного. Юрий, к слову, считал, что Олег Иванович «…все сыграл. Все, что мог. Большие артисты много и не играют…».

Анатолий Эфрос, занявшийся восстановлением в Театре на Таганке своего «Вишневого сада», пригласил Борисова на роль Лопахина. Репетиции начались 3 декабря 1985 года. Олег Иванович отказался. «Они забыли, — записал Борисов в дневнике, — что мне 55 и впору уже готовиться к Фирсу (пророческое замечание. — А. Г.). К тому же играть после Высоцкого!..» Сначала на Таганке Лопахина начал репетировать Николай Губенко, но тут же отказался («Думаю, — пишет Алла Демидова, — что понял — несовместимость»). Стали пробовать других артистов, Ивана Бортника в их числе. Сыграл же Лопахина Борис Дьяченко.

Об Эфросе Борисов отзывался очень хорошо: «Он чистый профессионал, именно чистый. Без примесей гражданственности, за которую обычно прячутся. Если предположить, что я оказался в когорте его актеров (это могло бы случиться, живи я в Москве), то ходил бы за ним, как все, из театра в театр. И был бы этому счастлив. Сейчас бы оказался на Таганке… Всю жизнь гонимый, Эфрос принял этот театр в надежде, что теперь-то все мучения кончатся — ведь он наделен властью! Его отговаривали все, а он не верил… Мне бы впору согласиться на Лопахина — наплевать на возраст! — никогда еще не было такого соблазна приблизиться к горе, на которой он стоит. И закрыть глаза на то, что роль Высоцкого, что опять ввод… Но отчего-то есть предчувствие, что так и останусь среди зрителей».

Не составит труда набросать несколько списков, будто бы подтверждающих невостребованность Борисова. Кинорежиссеров, например, не работавших с этим артистом, набралось под две дюжины. Авторов пьес и прозаических произведений, поставленных в различных театрах, но роль в которых Борисову не предлагалась, — чуть поменьше, и все равно числом солидным.

Но о чем свидетельствуют эти списки, в которых, безусловно, представлены достойные мастера кино, великие драматурги и писатели и весьма значимые для мирового искусства произведения? Только, полагаю, о том, что невозможно объять необъятное. Это — во-первых. Во-вторых, далеко не с каждым кинорежиссером из списка, составленного Андреем Карауловым (кого в нем только нет — от Пырьева до Говорухина с Абуладзе и Муратовой посередине), мог бы найти понятийный язык Борисов. Такой, какой он нашел с Вадимом Абдрашитовым (с Львом Додиным в театре) и не нашел с Александром Зархи. И, наконец, нет никаких оснований полагать, что все эти уважаемые люди могли (да и хотели ли?) предложить Борисову нечто такое, что могло бы заставить его погрузиться в работу над ролью так, как он, скажем, с головой — и надолго! — уходил под воду в «Кроткой» или «Слуге». Не стоит к тому же забывать о болезни Олега Ивановича, забиравшей много сил.