Читаем Олег Борисов полностью

Но подобное «приходило в голову» еще современникам Павла Петровича. Историк Николай Карлович Шильдер описал эпизод, имевший место в ноябре 1781 года, во время посещения Павлом Вены, где австрийский император Иосиф II устроил цесаревичу пышную встречу: «Предположено было сыграть в его присутствии в придворном театре „Гамлета“, но актер Брокман отказался исполнять в трагедии свою роль, под тем предлогом, что в таком случае в зале очутятся два Гамлета. Император Иосиф пришел в такой восторг от своевременного исторического предостережения, сделанного предусмотрительным актером, что послал Брокману 50 дукатов за счастливую мысль. Таким образом, цесаревич лишен был случая увидеть на сцене бессмертное творение английского драматурга, а мы утратили возможность проследить впечатление, которое оно произвело бы, без сомнения, на неустанно работающее болезненное воображение Павла; в России же в царствование императрицы „Гамлет“ не появился на русской сцене».

Борисов и Хейфец не заняли позицию прокурорства, осуждения такого персонажа, как Павел. Они попытались проникнуть в суть этого человека, получившего за границей, когда Екатерина II отправила его на 30 лет в Гатчину, откуда он изредка выезжал со своей первой женой за рубеж, о многом говорящее прозвище Гамлет. Русский Гамлет. Позицию свою артист и режиссер зрителю не навязывали, предлагая ему самому увиденное и услышанное переварить, понять и сделать свое заключение.

30 мая 1989 года играли спектакль для худсовета ЦТСА. Был полный зал («Они такого скопления давно уж не помнят», — записал Борисов). Было сказано много хороших слов. Олегу Ивановичу, игравшему безукоризненно, было приятно, когда он услышал о возвращении «театра высокого интеллекта» и похвалу в адрес Хейфеца, для которого это был первый спектакль в ЦТСА после двадцатилетнего перерыва.

«Сцена с Александром пока не дается, — пометил в дневнике Борисов. — С чем я к нему выхожу? Киевская артистка Будылина сама себе отвечала: „С чем, с чем?.. С подносом!“ Ей легче было… Отчего все-таки такое раздражение на Вольтера? Да, в книге подчеркнуты слова: „Царя убили, и слава Богу!“ Улика? Александр отвечает, что бабушка подчеркнула. Но речь пока только о „Бруте“. Когда же дойдут до „Кандида“, его осенит сразу: это же Екатерины знак, ее любимая книга!

Все, что сопутствует распространению вольности — Вольтер, идеи, — будет безжалостно им искореняться: „Да, знаю, знаю все — и то, как бабушкины внучки спят и видят во сне… права человека, а того не разумеют, что в оных правах дух заключается сатанинский, уготовляющий путь Зверю, Антихристу…“ О правах какого человека идет, как правило, речь, когда всплывает эта тема? Равноправие на этой земле в принципе невозможно: чем обыкновеннее и серее человек, тем больше прав ему требуется. Чем неординарнее — тем в больший конфликт с серостью он втягивается. К равенству (но только на словах) стремились и большевики. И вот в один прекрасный день свершилось то, от чего предостерегал Павел: явились Зверь и Антихрист со своими правами… Одевальщица после одной из репетиций говорит мне: „Светлый человек был; Павел Петрович… Сколько б для Руси еще сделал!..“ Для этого только две вещи и требовались: чтобы народ не был так туп и чтобы поспел в Петербург Аракчеев. Он всего на два часа опоздал… Успей он, Россия, возможно, пошла бы другим путем.

История людей ничему не учит — это правда. Не только через столетия, но и уже на следующий день. Те, о ком более всего пекся Павел, будут праздновать его смерть и свои новые права. „Весь город пьян — в погребах ни бутылки шампанского. А на улицах народу — тьма-тьмущая!.. Все обнимаются, целуются, как в Светлое Христово Воскресение“. Мысль Павла подтверждается: нет общих прав и нет общей правды — кроме Господней. Права переходят из рук в руки — от побежденного к победителю. Последний недолго ими потешится.

Вижу, как оживился Л. Е. Хейфец: „Тут ведь можно и усилить, когда он о правах человека… Из XVIII века — в наш…“ Постойте, Леонид Ефимович… Пускай те, кто сегодня сидят в зале, кто за свои права борются, попытаются сами дойти… Павловские прожекты, конечно, далеки от тех, что сегодня слышатся с трибун. От Андрея Дмитриевича Сахарова, к примеру. Но не забывайте, что их два столетия разделяют. Два столетия!.. И потом — так ли уж далеки? То, что мы сегодня называем „невмешательством во внутренние дела другого государства“, звучало еще в ответе Павла Наполеону Бонапарту: „Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается“. Вот как — спокойствие и тишину!

Нужно еще иметь право говорить о правах человека, заикаться о них. Вот после Павла, наверное, Сахаров первый, кто по-настоящему имеет такие права».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное