Олдорандо (СИ)

   -- Я не знал таких людей. Меня оклеветали.

   И вопрос и ответ стали уже традиционными и повторялись изо дня в день. Юли понимал, что слышал их в последний раз. Сегодня он сбежит из Панновала. Его служба закончится. Но он уже понимал, что стал изнеженным в вечном тепле города. Его охотничьи навыки притупились, он не сможет выжить во внешнем мире в одиночку. И ему не хотелось бросать Усилка здесь, на расправу Дравога, который люто ненавидел его за непокорность и упрямство.

   Он поднялся с кресла и стал расхаживать вокруг заключенного, не в силах унять своего внезапного волнения. Время допроса уже истекало. Он должен был добиться признания сейчас -- или никогда.

   -- Послушай, Усилк, ты знаешь, что это последняя наша беседа, -- Юли заговорил нарочито безучастным тоном, чтобы не выдать охвативших его чувств. -- Я ничего против тебя не имею. Поверь, в отличии от Дравога, у меня нет оснований плохо относиться к тебе лично. Как я уже сказал тебе, я знаком с твоими родителями и уважаю их. Но сегодня я встречаюсь с тобой в последний раз. Если ты не признаешься, моё имя будет покрыто позором. Я не хочу этого. Боюсь, мне придется прибегнуть к помощи палачей. Сейчас тебя уведут в пыточную, и ты наверняка помрешь в этой дыре, причем, неизвестно за что.

   Неожиданно Усилк заговорил, гордо подняв голову.

   -- Нет, я знаю, за что я умру, монах! -- произнес он неожиданно твердым голосом. -- За лучшую жизнь для моего народа, за свободную жизнь!

   Юли был удивлен. Он не ожидал такого прямого ответа, так совпадающего с его ночными мыслями. Но это подстегнуло его. Он понизил голос.

   -- Ну что же, очень хорошо, если ты готов умереть за свободу. Я тоже готов за неё умереть. Поэтому я готов довериться тебе. Слушай меня внимательно. Я вверяю свою жизнь в твои руки. Я не намерен быть священником в этой крысиной норе, я не рожден для того, чтобы раболепствовать перед Акха. Я родился не здесь, а в белой пустыне под открытым небом, далеко на севере, и в этот мир я хочу вернуться. Я помогу тебе сбежать из тюрьмы и возьму тебя с собой. Поверь, я говорю правду! Я не обманываю тебя.

   -- Пошел прочь, монах. Я не так глуп, как ты думаешь. Этот фокус со мной не пройдет. Не ты первый искушаешь меня... -- Усилк с презрением взглянул в глаза Юли. Тот выдержал его взгляд, но вздохнул и нахмурился. Всё оказалось сложнее, чем он думал.

   -- Поверь мне, я тебя не обманываю, -- упрямо повторил он. -- Но я не знаю, как мне убедить тебя, что я говорю правду. Как мне доказать это?

   Усилк грубо рассмеялся.

   -- Ты можешь поносить богов и святыни, которым дал обет служить. Это будет забавно.

   -- Ты думаешь, мне легко говорить такие вещи? -- возмутился Юли. -- Ты ошибаешься. Да, я жестокий человек, и таким меня сделал Панновал. Но всё же, душа внутри меня протестует против этого. И это тоже заставляет меня восставать против Панновала и его законов. Конечно, они обеспечивают защиту от внешнего мира, сытость и сносные условия жизни простому люду, -- но не мне, даже в моей привилегированной роли инквизитора. Почему это так, я не могу сказать, я не знаю. Но я могу сказать, что таков уж мой характер. Я сын дочери вождя, а не жалкий раб чужих законов!

   Юли спохватился и прервал поток своих слов. Он сам не понимал, что это такое на него вдруг нашло. Что это с ним? Куда его несет? Почему он исповедуется ничтожному узнику?.. Но если он действительно мужчина, он не должен отказываться от своих мыслей, облеченных в речи.

   -- Ладно, хватит болтовни. Не в этом дело. Главное в том, что я достану для тебя монашескую сутану. Это легко для меня. Когда ты переоденешься, мы покинем эту камеру. Я проведу тебя в Святилище, а оттуда мы вместе убежим из Панновала. Мы сможем улизнуть через северные ворота, если оба будем одеты охотниками. Их одежду можно забрать в гильдии портных. Ты согласен?

   -- Давай, давай, заливай дальше, монах. Мы в Твинке называем это "вешать лапшу на уши", -- и Усилк оскорбительно засмеялся.

   Юли пришел в бешенство. Ещё немного -- и он бы набросился на этого недоверчивого ублюдка с кулаками. Вместо этого он сорвал со стены плеть и принялся с яростью хлестать по своему каменному креслу. Потом, выпустив пар, он швырнул её в угол, схватил со стола лампу и сунул её под нос Усилка. Тот отшатнулся. Юли схватил его свободной рукой за грудки.