Олдорандо (СИ)

   -- Да разве можно выбрать в столь избранное общество? Увы, мой мальчик, там нужно родиться. Оно состоит из нескольких могущественных кланов. Там правят прекрасные женщины, которые хранят тепло домашнего очага. Берущие знают все пути этих гор. Говорят, они по своему желанию могут покидать царство Акха и так же легко возвращаться в него. Им всё дается легко, но их законы тяжелы. Если кто-то захочет войти в их избранный круг, ему придется доказать своё право мечом, но человек может это сделать, если он отважен, силен и вдобавок неглуп -- как вот ты, например. Да, для того, чтобы попасть в это избранное общество, мне потребовалась бы революция! -- отец Сифанс вновь хихикнул, словно наслаждаясь своим богохульством, а Юли растерялся, услышав такую крамолу.

   -- Святой отец, да ты смеешься надо мной! -- возмутился он.

   Старый священник с задумчивым видом склонил голову на бок и посмотрел на юношу.

   -- Ты дикарь, мой юный друг, и наверняка дикарем и умрешь. Но ты не подлец, как думают остальные, и из тебя никогда не выйдет настоящего священника. Именно за это я так тебя и люблю. Пока ты ещё не выбрал свой путь, но я вижу, что это произойдет уже скоро. Тогда мы поговорим с тобой в последний, третий раз. Я не знаю, что тогда будет, но чувствую, что скоро мы простимся навсегда. Твой путь уходит далеко...

   На этом они и расстались. Но слова святого отца повергли душу Юли в смятение. Да, отец Сифанс сказал правду: из него никогда не выйдет настоящего священника. Из него получился любитель церковной музыки, и больше ничего. Но его ли в том вина?.. Или тех, кто говорил о святости, думая только о себе?..

   Вернувшись в свою келью, Юли плеснул пригоршню ледяной воды на разгоряченный мыслями лоб. Последние его иллюзии были разбиты. Вся иерархическая лестница Панновала не вела к Богу. Она вела только к власти. Вера не давала четкого объяснения того, как религиозное рвение могло бы оживить каменного идола. Оно не могло изменить жизнь людей к лучшему. Слова веры звали лишь к туманной неясности под названием "святость". Но никто из священников не хотел святости. Всё, о чем они мечтали, было местечком потеплее. Даже отец Сифанс. Он смотрел на Юли, как на орудие, пусть и способное перевернуть весь мир в его личных интересах. Осознание этого было таким же грубым, как и прикосновение дерюжного полотенца к лицу.

   Юли лежал в спальне и сон не шел к нему. Теперь он уже не сомневался, что сам станет Хранителем. Отец Сифанс скоро умрет, он займет его место. Но вот хочет ли он этого?..

   Не так давно он был готов продать душу, чтобы стать Хранителем, узнать древние тайны. Но что это даст ему?..

   Перед его глазами стоял отец Сифанс, у которого по сути была отнята жизнь, которого, как и всех святых отцов, лишили женской любви и который жил сейчас среди призраков неосуществленных желаний. Но ему, похоже, уже давно было безразлично, верят ли хоть во что-либо люди, окружающие его на общественной лестнице, неважно, стояли они выше или ниже его. Его постоянные полунамеки и уклончивые ответы свидетельствовали о его глубоком недовольстве собственной жизнью.

   Перед Юли развернулись подобные перспективы своей собственной судьбы, и он вдруг понял, что его жизнь здесь будет загублена так же, как жизнь отца Сифанса. Ведь тот уже исполнил его мечты -- достиг вершин власти, стал Хранителем... и что ему это дало? Ничего. А Берущие?..

   Юли вспомнил рассказы о далеком Панновале, манившие его в дикой пустыне, и сравнил их с рассказами отца Сифанса. Нет, он не позволит поймать себя дважды в одну ловушку! Но что же тогда делать? Чего хотеть?

   Охваченный неожиданной яростью, Юли вдруг подумал, что лучше умереть, как подобает мужчине, в дикой пустыне, чем прозябать здесь, в безопасной, но и бесплодной тьме Панновала, подобно жалкой мыши. Да, лучше, даже если для этого придется расстаться с флуччелем и божественными звуками "Олдорандо"!

   Гнев заставил его сесть в постели. В его голове шумело от потока противоречивых мыслей. Юли била дрожь от мысли о том, что он сейчас сделает.

   В порыве ликования, подобного тому, который охватил его, когда он входил в Рекк, он громко прошептал:

   -- Я не верю. Я ни во что не верю.