Октябрь, который ноябрь

— Господ тут тоже нету! А твой мешок нам недосуг искать.

Неловкий и торопливый залп полудюжины трехлинеек — задержанных стояло больше, уцелевшие, воя, удирают вдоль забора. Повезло не всем — господин в неисправимо испорченном пальто корчится под забором, зажимая простреленный живот. Осиротел чайный сервиз саксонского фарфора. Прав был хозяин: хватит потакать, решительней нужно, не то погубим Россию.

00:01 Радио с Авроры: «Центробалту. Пришлите бойцов. И больше пулеметов. Восстание в опасности!»

Это все случится сегодня, но еще не случилось.

— Красочно. Но чой-то мне не нравится твоя версия революции. Мало в ней торжественности, — констатирует внимательно выслушавшая оборотень и вытирает селедочные руки. — Хорошо, что еще утро, есть время и силы подправить дело.

— Думаешь, еще не поздно? — Катрин отложила мерзкий карандаш.

— Попробуем, отчего не попробовать. Изложила ты все очень доходчиво и даже слегка достоверно. Как же наш Ильич и так вляпался? На него не похоже. Не-не, в этой сцене мы со Станиславским не верим! Кстати, что, этот саксонский фарфор действительно так хорош?

Ответить Катрин не успела, оборотень завопила «куда понес, живоглот?» и выскочила в приоткрытую дверь. С лестницы донеслось краткое кошачье рычание — отягощенный добычей хышник удирал со всех лап.

— Тебе что, селедочного хребта жалко? — спросила Катрин у вернувшейся напарницы.

— Отчего жалко? Но отчего не испросить селедочку воспитанно? Стаскивает со стола как какой-нибудь чумной грызун. Знавала я таких: оставишь на тропке удилище, через миг все сожрано до самого поплавка. Нет, зверью типа Чона нужна дисциплина!

— С чего котенок вдруг переименовался? — мимолетно удивилась Катрин.

— Обоснованно, поскольку он — Чучело Особого Назначения, — сумрачно объяснила оборотень. — Еще столица называется: не успеешь оглянуться, а тебе уже в кроссовок нассали. Кстати, «Мурзик» — это вообще женское имя.

Уточнять, с какими-такими женственными Мурзиками приходилось общаться напарнице, не имело смысла, да и вообще помыслы были заняты иными проблемами. С кем наводить контакты в Смольном, как вести переговоры с генералом, пока было непонятно. О поисках пришлых провокаторов пока речь вообще не шла. Ситуацию те гады раскачали, видимо, непоправимо, оставалось минимизировать потери.

— Карту убери, — посоветовала оборотень. — Шпионы в нашу роскошь вряд ли забредут, а вот нагадить на карту Чон вполне способен.

— Не имею привычки документы оставлять, — проворчала Катрин, складывая карту. Сгребла карандаши и вдруг замерла:

— Стоп! Давеча, когда ты автограф брала. Твой Алексей Иванович…

— Отчего мой?! — удивилась Лоуд. — Нам, революционным рыботорговцам эти самые писатели не особо близки как по духу, так и…

— Ты с него автограф требовала, так?

— И чего? Что в этом непристойного?

— А ты вот подумай, — зловеще посоветовала Катрин. — Хорошенько вспомни.

— Я «хорошенько» не умею. Я или помню, или не помню.

— Он чем писал?

— Карандашиком. Желтеньким. Да какой с него, с бухого, спрос? Если перо дать, так одних клякс насажает. А шариковых самописок еще не придумали.

— А именно такие желтенькие «кохиноры» с ластиками, значит, придумали?! Нет, карандаши-то были, и с резинками, но таких…

— Ага… — начала улавливать суть оборотень. — Не тем, значит, расписался академик?

— Ну, мы вообще дуры, — уныло признала Катрин. — Что стоило взять за галстук и расспросить? Ведь наверняка что-то знает Алексей Иванович. Мелькнуло же у меня что-то в голове, да отвлеклась.

— У нее «мелькнуло», а дуры мы, значит, обе?! Нет, я с себя ответственность решительно снимаю. Как существо иной цивилизации и мироощущения, я не обязана знать временный привязки образчиков канцелярщины. Не морщись, уладим с переговорами, живо к писателю метнемся — наверняка еще не проспался твой карандашевладелец.

— И куда мы к нему метнемся?

— Строго на Пушкинскую, — снисходительно ухмыльнулась Лоуд. — Я же сама дважды адрес извозчику повторяла, — никуда не денется, ухватишь сочинителя за галстук или что там сподручнее. Но сначала переговоры. Собирайся, собирайся. Враг не дремлет, не дадим революцию загадить!

— Мне кажется, у них, у провокаторов, не так много сил, — сказала Катрин, затягивая тяжелый ремень с оружием.

— Что, еще меньше, чем у нас? — удивилась оборотень. — Слушай, Светлоледя, ты зачем так утягиваешься? Ремень короткий или намек что не завтракала? И вообще, у тебя детей полный замок, а ты все талией фасонишь. Нескромно. Вот у меня талия может еще потоньше, но я же не выставляюсь.

— У палок талий не бывает. Нервничаешь, что ли? Говори что вдруг за колебания?

— Во-первых, да, я нервничаю. А как чуткому образованному существу не нервничать, если революция?! Это у меня всего вторая Октябрьская. Если учитывать, что в тот раз я вообще честной зрительницей шлялась — так вообще первая. Что обязывает! Во-вторых, мы начинаем решительно вмешиваться, и… Я говорила, что не люблю пулеметов? И этих…, снайперов, тоже не люблю. Но догадываюсь, что непременно будет и то, и это, и еще что-нибудь. Ты уверена, что прикроешь мою худенькую, но уязвимую спину?