Октябрь, который ноябрь

Но строчить в казачьи спины не понадобилось. Судя по всему, говорила Лоуд душевно. Конечно, манерой держаться и жестикуляцией пенсионный царь весьма отличался от дореволюционного, но Катрин вообще не могла вспомнить каких-либо кадров хроники с реальным Романовым-последним, вещающим с публичной трибуны. Надо думать, казаки были не намного осведомленнее, да и лично встречать царя-батюшку им не приходилось…

…- обществу нужен мир, а не грызня с кровушкой! — настаивал л-Романов, потрясая кулаком. — Я для чего ушел?! Для умиротворения! А тут опять за штыки и ревОльверы?! Не бывать!

Истомленный войной казаки отзывались дружным ревом.

…- хлеб, мир, земля, свобода коневодства и рыболовства! Такие вот житейские советы мы давали Временном министрам. И где оно?!..

Сотни одобрительно потрясали воздетыми карабинами:

— Верна! Правильна!

Обращение царя-пенсионера к вольному полковому казачеству не затянулось. Лоуд как-то упоминала, что остроактуальная речь подобна первой кружке пива: глоток на пробу, большую часть залпом, и завершающие маленькие глоточки — для послевкусия. Есть и иные подходы к искусству ораторствования, всяческие уловки вкрадчивого завлекания или тактики многочасового нагнетания или усыпления, но то иной жанр.

Видимо, Татьяна Николаевна тоже сказала несколько слов — до Катрин они не долетели, но казаки ответили на обращение младшей Романовой ни менее одобрительным криком.

— Добро, пущай будет!

Возвращались лазутчики-ораторы по шпалам в добром здравии и не побитые. У л-царя под мышкой была почему-то шашка. Вот он обернулся, снял фуражку и в последний раз поклонился паровозу и воинству — оттуда ответно приветственно махали шапками.

— Трогательно, — отдуваясь, поведала Лоуд, обращаясь в саму себя — миловидную тетеньку средних параметров в лыжной шапочке общества «Динамо». — Любят и помнят нас в народе. Вот — шаблю презентовали. Татьяна тож ничего народу показалась, хотя голос ей надо нарабатывать.

— Спасибо, — прошептала княжна, абсолютно неаристократично присела на корточки и закрыла лицо руками.

— Ничего, приноровишься, поскольку… — оборотня прервал истошный гудок паровоза — эшелон пятился в ночь.

— Куда это они? — с тревогой спросила Катрин.

— Как куда?! Один на Бологое, другой на эту… тьфу, узловая, забыла как ее. Ну, они сами знают. Решено задерживать все продовольственные грузы, особенно с мукой, и перенаправлять в столицу. На нашем полковом сходе толковали о том, что разумнее входить в голодный город опосля подвоза провианта, а не наоборот.

— Ничего из этого не выйдет, — неуверенно сказала Катрин. — Они отъедут и думать начнут.

— Ясное дело, с наскока мало что получится. Но в Питер сегодня наш славный 1-й Донской опять же не доедет, да и альтернативное понимание о происходящем казачки уже заимели. По-моему, мое сравнение «мастеровые, что ерши в верше: и выйти не могут, и подыхать не хотят, оттого станут колоться до последнего вздоху» вполне даже доходчивое.

— Вполне, — подтвердила Татьяна, не открывая лица. — Но папа так бы никогда не сказал. Поймают тебя.

— Чего меня ловить, когда вот она я, сама прихожу? — удивилась оборотень. — А папенька твой мог и измениться. Бытие оно определяет сознание! Вон, нынче рубит хижину, весь такой деловитый, бритоголовый — взглянуть приятно. Ладно, пора тебе в комариную благость возвращаться, не время еще легализоваться.

— Екатерина Григорьевна, можно мне ружье взять? — взмолилась княжна, обращаясь к малознакомой жестокой надзирательнице. — Хотя бы одну винтовку и полсотни патронов? К нам медведи приходили и еще кто-то.

— Винтовку брать бессмысленно, на патроны там надежды не будет, через раз осечки случаются, — с некоторым сочувствием объяснила Катрин.

Отбывающие прихватили снятые с трехлинеек штыки, обнаруженные в будке топор, ведро и лом.

Катрин проведала пленников, подбросила в печурку угля. Военнопленные уныло смотрели на мерзкую бабу и зябко ерзали — от шинелей их освободили: оно и понятно, у Амбер-озера любая одежда на вес золота.

— Сейчас уйду, веревку пережжете и свободны, — заверила невинно-связанных пленников Катрин.

В дверь бухнули кулаком:

— Чего сидим? Пошли! — призвала уже возвернувшаяся соратница.

В городе шпионки оказались почему-то на Калашниковской набережной.

— Это я устала, — пояснила Лоуд пытаясь вытереть испачканные подошвы о поребрик. — Очень насыщенная ночь. Спереди карабинами машут, в жопу пулемет смотрит, паровоз наехать норовит, а ты давай, мысли внятно излагай. Еще Александрыч прослезился, когда ему от казаков шашку передала. Эмоций многовато, оттого с устатку и заносит куда попало.

— Я без претензий, — заверила Катрин. — Ты виртуозно работаешь. Хотя речь толкнула немного популистскую. Впрочем, как отставной монарх имела полное право, тебе все одно не на выборы идти. Лихо вышло. Но нам теперь еще в Генштаб идти, и, желательно, с подлинными представителями от ВРК.

— Сделаем, — бодро отозвалась оборотень — судя по всему, она успела заскочить к своему экипажу или на Лагуну: перекусить, искупаться и выспаться.