Октябрь, который ноябрь

Разглядев встречающего, есаул онемел. Оба казака тоже обмерли, младший чуть не уронил карабин.

— Царь!

Шедший навстречу л-Николай-II повыше поднял фонарь:

— Здорово, станичники! Донцы?

— Так точно, ваше импер… — есаул, уж немолодой, видавший виды, сбился.

Император махнул дланью:

— Без чинов. Я в отставке, давно корону на гвоздик повесил. Сперли уж небось, демократские мазурики.

Казаки неуверенно заулыбались. Отставной царь одет был легко: без шинели, на кителе блестит одинокий георгиевский крестик, погоны сняты, фуражка лихо сбита чуть на бок — действительно в отставке, по-простому. В остальном — истинный император, как на картинке, даже лучше, проще и веселее. Видать, успел отдохнуть без трона.

— Смех смехом, станичники, а дела-то нехороши, — л-Николай указал фонарем в сторону разодранного взрывом, задравшегося поросячьим хвостиком рельса. — Рванули чугунку, не иначе как по вашу душу старались. Хорошо мы с конвойцами из гостей возвращались, на звук свернули. Джигиты мои следом за мерзавцами, а я гляжу — поезд! Вообще-то, мне на люди показываться нельзя, уговор с новым правительством строгий. Ну, уж тут такое дело, пришлось выбирать, — вдруг под откос слетите? Рискнул я объявиться. Вы уж не выдавайте отставника, я ж под честное слово отпущен, нельзя мне на общество.

— Так точно, ваше… — есаул опять сбился.

— Просто Николай Александрович, — великодушно разрешил пенсионер Романов. — Или «гражданин полковник», звания меня никто не лишал.

— Так точно! — казаки отдали честь.

— А что там, в Петрограде? — осмелился спросить есаул. — Говорят, бунтуют сильно, офицеров и казаков прямо на улицах стреляют.

— Сильно преувеличено, — Николай открыл портсигар, угостил папиросками казаков. — Но неспокойно, это да. Керенский — сопля адвокатская, разве он что может? Эх, дурила! Большевики опять же свое жмут. Наглые, просто жуть. Но и понять можно — хлеб в город завозят дурно, бабы ропщут, детишки скулят, кругом дороговизна и недовольство, все жалуются и плачутся. Спекуляция торжествует, в лавках за селедку как за осетров требуют. Сущее безобразие!

— Это все жиды мутят, — шалея от собственной наглости, осмелился вставить казак постарше.

— И это тоже, — признал бывший царь. — Но если б только иудеи ловчили, оно бы полбеды, управиться можно. Так и свои, православные, мухлюют. «Посулите нашему жулью 300 процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы», — как мне давеча телефонировал патриарх Тихон. Э-хе-хе… На вас, казаков, только и надежда. Не подведите, станичники, нынче умом и хладнокровьем действовать надо.

— Да мы ж разве когда подводили… — есаул от полноты чувств стукнул по рукояти шашки. — Подождем, когда пути исправят, и… Порядок будет!

— Подождете, ты гутаришь… — л-Романов задумчиво пыхнул папироской и решительно отшвырнул окурок. — А чего нам ждать, станичники?! Нечего ждать, прождали уж все ожидания. Кто там у вас атаманит? Дайте ему знак. Скажу последнее слово казачьему обществу. Заодно и ознакомлю станичников кое с кем.

Казаки побежали к эшелону, а решительный л-Романов вернулся к будке.

— И что? — нервно осведомилась Катрин.

— По плану, — кратко ответила оборотень. — Придется речь сказать. Ну, парочка тезисов у меня заготовлена. Татьяна Николаевна, ты как? Готова?

— Нет! — в ужасе пискнула великая княгиня Татьяна. В заштопанном платье и криво сшитых меховых «торбазах» она производила странное впечатление. Впрочем, изъятая у пулеметчика и накинутая на девичьи плечи шинель слегка скрашивала дисгармонию облика.

— К выступлению пред широкими народными массами привыкнуть нельзя, — утешила оборотень. — Это ж наш народ, любимый, ему палец в рот не клади. Ничего, искренность граждане-казаки ценят. Главное, когда на вагон будем лезть, юбки придерживай. А то они отвлекутся от текущего политического момента. Катерина Георгиевна, вы от пулемета не забывайте. Мало ли…

Оборотень повлекла несчастную княжну к эшелону: чадящий паровоз, изогнутая змея темного эшелона, копошащаяся вокруг человечья масса, сейчас казалась единым существом — истинным монстром. Татьяна спотыкалась о шпалы, л-отец (ныне выглядевший повыше своего скромного повседневного роста) цепко придерживал ее под локоть…

Брезентовая увесистая патронная лента легла в приемник, руки шпионки, пусть и с некоторым напряжением, припоминали последовательность манипуляций первого номера…

Речь блудного царя-батюшки Катрин практически не слышала. Ветер разрывал звуки, донося лишь отдельные слова и реакцию казаков. Станичники окружили плотным полукольцом вагон-трибуну, на крыше торчали две фигурки, казалось, их вот-вот снесет порывом ветра. В прицел пулемета Катрин наблюдала серые спины толпы, держала пальцы на гашетке, хотя стрелять в такой ситуации было едва ли разумно. Многоликий ушлый «царь» может и вышмыгнет, но молоденькой княгине определенно конец…