Океан

Удар о камни оторвал переборку, и она ударила в голову самому капитану судна, и он, обездвиженный, упал, поглощаемый вниз потоками воды.

Наташа увидела, как Наумов рухнул на пол перед своей палатой. Больные часто падали от уколов, и это происшествие никого особо не тревожило, кроме неё. «Боже, что-то случилось». Она бросилась что есть сил к лежащему телу Наумова, быстро проверила пульс и зрачки. Из носа брызнула струйка крови. Оглянувшись по сторонам, увидела злорадно смотрящего санитара Ваню, она закричала:

– Что ты смотришь, придурок, срочно врача!

Упав рядом на колени, она принялась делать массаж сердца, поочередно с искусственным дыханием. Она уже не просто плакала, она рыдала.

– За что, Андрей, что они с тобой сделали?

Крик Василия «Блаженного» привёл в оцепенение всех обитателей отделения.

– А-А-А – А-А-А – А…, – воспалённые глаза, слёзы и истошный вопль, такого от Василия никто никогда не ожидал. Он подбежал к Наумову, упал на колени и закричал ещё громче, – Капитан, Капитан, – трепал он хэбэшную пижаму. Впервые он выговорил это слово правильно, – не оставляй, Капитан…

– Василий, уйди, – кричала Наташа, – врача, врача…

Время остановилось и превратилось в безумие, в которое окунулась Наталья. Она была готова в ярости от беспомощности сломать ребра Наумову, лишь бы сердце вновь забилось, пока её, с окровавленными губами от лица Наумова и с растекшейся тушью от слёз, не оттащили набежавшие врачи и санитары.

Корабль тонул, погружаясь в пучину, поглощавшую молодое тело капитана, и лишь, наверное, только сами морские дьяволы могли его спасти.

Шум, поднявшийся в отделении, заставил Ерохина вернуться и открыть дверь, посмотреть, что там. Войдя, он увидел лежащего на полу Наумова. И хотел, было двинуться вперед, но голос откуда-то сзади оборвал его движение. Отчетливый тихий, какой-то незнакомый: «За тридцать Серебряников Христа продал? Как Иуда-то продешевился. На осину полез!». В страхе Ерохин обернулся. В углу как всегда в любимой позе, скрестив руки, топтался Ванятка. Взгляд его был чистый и вразумительный, как никогда, и впервые он произносил слова членораздельные и понятные слуху. Как будто тысячи безумных глаз смеялись над Ерохиным: «Какой же ты дурак, Иуда».

– Я тебе устрою спокойную жизнь, придурок, ты у меня посмеёшься, – шептал он про себя в ужасе.

К таким больным сильнодействующие препараты давно уже не применяли, смысла всё равно не было, но страх и злость в голове крутили подлые мысли. Их оборвал выстрел за дверью, откуда он пришёл. «Что, чёрт возьми, здесь творится сегодня?» Он кинулся назад.

В кабинете Захатского что-то сильно бабахнуло.

– Вот чёрт, – негодовал Чесноков, – ещё бы немного и мы бы всё узнали.

– Нет, что-то мы все же узнали, где лист, – Костя, стоя с листом, уже кому- то звонил по мобильнику.

– Давай лист, ты кому звонишь? – спросил Гульц.

Костя был неестественно бледным, на губах выступил синий оттенок. Он опустил руку и из неё вывалился телефон. Все с тревогой посмотрели на него.

– Костя?

Глаза Маликова стали стеклянными.

– Слишком поздно, – заметил Вяземский.

Маликов резко достал пистолет и вытянул руку, Вяземский прыгнул на него, но выстрел всё же раздался. Чесноков рухнул, и белая пелена покрыла сознание. Майор застёгивал на руках Кости наручники.

– Что же ты наделал, Костик? – кричал Вяземский.

– Убей зверя, – вырвалось изо рта Кости, а в остекленевших глазах нарастали слёзы.

Гульц подошел к телефону, валявшемуся в углу, по которому звонил Костя, «77-61-70»– высвечивалось на дисплее, время разговора – «10 секунд», и короткие гудки.

– Нас сделали, как щенков, за десять секунд, – злился Гульц. – Вот теперь у нас настоящие проблемы.

Пелена света накрыла Чеснокова, боль и муки уходили куда-то вдаль, к неизвестным рекам и морям.

***

Старик, обхватив шею, гребя одной рукой, тащил обмякшее тело. Их покрывали гребни волн, погружая вниз, две головы вновь и вновь выныривали, пока их не вынесло на поверхность каменистого берега.

Из головы капитана хлестала кровь, старик перевернул тело, чтобы из легких и желудка вытекла вода, пока не раздался кашель, и, положив его на спину, принялся замазывать рассечения на лице коричневой мазью, которая заклеивала рану и не давала крови литься со страшной силой. Капитан открыл глаза:

– Седой? – прокашливался он. – Откуда ты?

– Я пришёл, мальчик мой, спасти тебя.

В голове стояла свинцовая тяжесть и адская боль, но, собравшись с силами, он выдернул нож из-за пояса и резким движением наставил к горлу старика, яростные глаза с окровавленного лица смотрели на Седого.

– А теперь ты мне расскажешь всю правду, кто ты на самом деле и откуда взялся тогда и сейчас?

– Брось, Студент, давай лучше выбираться отсюда.

Но рука осталась на месте.

– Значит, всё не зря и он в тебе не ошибся – ты родился на то место, которое тебе уготовлено, ты блестяще справился со своей ролью, – у старика появилась некая грустная улыбка. – Честно, я не ожидал увидеть в тебе силы, хоть многое и видел раньше.

– Кто он, и что ты видел раньше? – голос студента стал сильнее и увереннее.