Океан

Захатский стал очень мало показываться на работе, назначив лишь время, когда он будет появляться. Заставил молодого практиканта готовить бумаги на подпись: «Пусть учится, ему полезно». Он приходил к концу дня, начиная разбирать бумажные завалы, и иногда хватало времени дойти до процедурной. В один из дней, когда он шагал по коридору шестого отделения, с головой заполненной мыслительными процессами относительно своих трудов, ему встретились глаза, о которых он долгое время уже не думал.

– Андрей Николаевич, можно с вами поговорить? – Наумов как-то загадочно смотрел на него.

– Слушаю тебя, Андрей.

– Ко мне, кажется, начала возвращаться память, каким-то непонятным нашествием. Та, которая пропала у меня. Те времена, когда я когда-то сбежал от вас. Я этого не помнил много лет.

Желание поговорить с Наумовым было велико, но время работало против Захатского, ведь нужно уезжать.

– Андрей, ты знаешь, у меня сейчас очень плохо со временем. Я бы тебе посоветовал вот что – если ты хорошо пишешь, доверься бумаге, а когда я приеду, мы с тобой всё это обсудим. Хорошо?

– Да, Андрей Николаевич, – после мучительного раздумья ответил Наумов.

Захатский до сих пор помнит этот провожающий взгляд. Человека, наблюдающего за тем, как от его тонущего корабля удаляется последняя спасательная лодка. После этого, в будущем, Захатский увидит лишь один измятый листок, на котором будет написано следующее:

Будто бы сотни невидимых тёмных зверей впились в тебя миллионами острых зубов, терзая и разрывая. И эти твари знают, куда кусать побольнее и где находится твоя недоеденная душа, которой они хотят набить свои непомерные желудки. Не каждый знает эту боль, и не каждый в силах понять смысл этого слова – Душа. Некоторые просто воспринимают сердце как насос, перегоняющий кровь из одного места в другое.

Не знаю, можно ли умереть от этой боли, но я видел сам, как люди от этого сходят с ума. Когда в сжатую в три погибели душу, загнанную в угол сознания, в освободившееся место с наглой безнаказанностью вселяется страх и остаётся там жить и хозяйничать над плотью.

Вот тогда-то и чувствуешь себя мёртвым при жизни.

Гипноз.

Вечером все собрались в комнате Гульца, набрав с собой вдоволь сигарет, чаю и бутербродов. Пока хозяин комнаты ковырялся в душе, каждый пытался заняться чем-либо полезным. Чесноков рассматривал лежащие на столе наброски. Костя листал журнал, попавшийся под руку. Вяземский, обнаружив зубочистки, издевался над своими дёснами.

– Где он там лазает, сам позвал и пропал, деляга-то наш?

Чесноков постучал по столу и указал Вяземскому пальцем на бумаги.

– Когда он всё это успел раскопать? На, взгляни! Успехи-то прибавляются.

Они все вместе стали перебирать бумаги.

– Да, это уже кое-что.

– А вот на это посмотри.

– Существенно. Но я смел бы вам заметить, господин полковник, что доказательства собранные незаконным путем… Ну, вы поняли, что я имел в виду.

– Что-нибудь придумаем.

– Да, надо постараться, в милиции всё-таки юридически грамотные люди. Но это уже очень хорошо.

Наконец появился Гульц в махровом халате и плюхнулся на диван.

– Ну, смотрю, все в сборе.

– Да уже давно.

– Что по чайку?

– Давай по делу, а чайку и потом похлебаем.

– Давай, – он взял сигарету и закурил, – среди всего этого хлама, – он кивнул на бумаги на столе, – есть только одна хорошая вещь, – он сделал большую затяжку.

– Ну?

– Колобок не с ними. Я его проверял, не будем углубляться как. Обыкновенный мент, как надеюсь, все мы. Но в дела мы его посвящать пока не будем. По некоторым причинам это вредно.

– По каким ещё причинам?

– Ну, хотя бы по тем, что он нас спалит. Или нарвётся на неприятности. Ну, это ладно. Вот ещё что – Захатский уехал, теперь можно будет побеседовать с Наумовым. Это мы сделаем, я думаю, послезавтра.

– А что так? Почему не завтра? – теребил Чесноков свой подбородок.

– Пока ему отменили препараты, но всё равно нужно выждать время до определённого состояния.

– А обязательно всем туда ехать? – оторвался от журнала Костя.

– Так будет лучше. А сначала мы должны уйти от преследования, все вместе мы разыграем одну комбинацию: едем на двух машинах, одна у нас якобы ломается по дороге – твоя. Выходишь, переживаешь, хлопаешь капотом, ох-ох, ай-ай. Потом вы пересаживаетесь к нам. Подъезжаем к одному зданию, четверо входим в здание, а через заднюю дверь удаляемся, возвращаемся в твою машину и вперёд.

– А зачем такая маскировка?

– Сейчас каждое неосторожное движение может обойтись плохими последствиями. Ну, а теперь можно и чайку.

Запрокинув голову на диване, Костя смотрел в потолок, далеко уйдя в свои мысли. Зазвонил мобильный телефон, и он машинально, не посмотрев определитель, снял трубку.

– Здравствуйте, товарищ капитан, – женский голос был не уверен и чем-то напуган. – Куда ты пропал? Я так больше не могу.

– Привет, Лена, да я весь в работе, столько дел, что нет времени даже позвонить.

– Ты раньше тоже был весь в работе, но, тем не менее, звонил и даже приезжал, – на другом конце линии девушка, затаив дыхание, молчала, боясь показать дрожь в голосе, а сердце готово было вырваться наружу.