Читаем Огонь неугасимый полностью

— Ой, королева!.. — И, дурачась, добавила жеманным, скрипучим голосом: — Какая страшная несправедливость!.. Голоса у наших оперных актрис чудесные, так сами как ведьмы. О, если бы ты, апа, пела в опере, я бы ходила туда каждый день. Нет, конечно, не для того, чтобы слушать твои арии, они мне и дома достаточно надоели, — ходила бы я, апа, чтобы любоваться твоей стройной фигуркой и твоими красивыми платьями, которых дома не принято носить.

До сознания Гульчиры дошло наконец, что с Нурией творится что-то неладное. Что за странная фантазия — все эти подковырки?.. Несколько минут Гульчира приглядывалась к сестре. Нет, определенно в ней произошла какая-то перемена.

— Уж не ревнуешь ли ты, Нурия?..

По лицу Нурии пробежало выражение растерянности, почти что испуга и тут же исчезло под напором брызжущей через край шаловливой жизнерадостности.

— Фи!.. Если есть хоть капелька правды в том, что я ревную к этому рыжему бедуину Азату, пусть я умру, споткнувшись на ровном месте. Вот если бы ты влюбилась в Гену Антонова, того, что недавно приходил к брату Иштугану, может, и приревновала бы. Одни усы чего стоят… А лицо — белое-белое!.. А глаза? Он теперь в механическом цехе работает. Увидит тебя — непременно влюбится… Вызовет Назирова на дуэль. И отправит твоего рыжего бедуина на тот свет, как Печорин Грушницкого.

— Ты в самом деле ревнуешь, Нурия! — воскликнула Гульчира.

— Нет, апа, сейчас для меня какая-нибудь формула дороже тысячи парней. А кончу десятилетку — встанет забота о сопромате. Ой, как вспомню, что Иштуган-абы ночами корпит над этим сопроматом, — куда и сон бежит. Предпочитаю проглотить скалку и умереть. А когда читаю отцу о вибрации, у меня тоже в мозгах начинается вибрация. С ума, верно, сойду, когда придется самой изучать ее. Смеешься? Ничего, настанет день, сумасшедший ветер вибрации коснется и тебя. Особенно нос не задирай.

Хотя у Гульчиры у самой опыт в сердечных делах был пока очень ограничен, ей нетрудно было почувствовать, что с сестрой творится что-то неладное. Это порхание опалившего крылышки мотылька с цветка на цветок — с темы на тему, внезапные переходы от одной незаконченной мысли к другой, бессвязная речь — все подтверждало ее догадки.

— Постой-ка, Нурия, не началась ли вибрация в твоем сердечке? — И, увидев, как вдруг притихла Нурия, с красноречивой улыбкой достала из шкафа розовый конверт и протянула его сестре. — Нашла у себя в кармане, когда гладила платье. Чего это тебе вздумалось прятать свои письма в моем кармане?

Целый вихрь чувств сменился за одно мгновение на лице бедняжки. Бледная, с широко раскрытыми глазами, она прошептала чуть слышно:

— Ты прочитала?

В отместку за недавние насмешки Гульчира сказала:

— Конечно!

Нурия вся сжалась, втянула голову в плечи, и у нее вырвалось с искренним возмущением:

— Бессовестная!

— Почему? Я ведь начала читать его, думая, что это мне письмо…

Пораженная коварством Гульчиры, Нурия сказала, сдерживая слезы обиды:

— Я же твоих писем не читаю.

— Так я их не прячу в твои карманы. И если тебе так хочется, читай, пожалуйста. Вон… в шкатулке.

Нурия разрыдалась.

Гульчире стало жаль своей озорной и все же такой чистой, простодушной сестренки.

— Ну вот и обиделась… — дрогнувшим голосом произнесла она и, нежно сжав в руках головку Нурии, заглянула в ее полные слез глаза. — Нурия, что с тобой, глупышка!

— Если не знаешь, куда деваться от счастья, это еще не значит, что надо насмехаться над другими, — проговорила Нурия сквозь слезы.

Скажи Гульчира еще несколько теплых слов, Нурия бы, вероятно, на том и успокоилась. Мало того, поведала бы, возможно, старшей сестре тайну своего сердца, а ушла бы сестра, — посидела-помечтала бы, притихшая, часок-другой, а потом, рассмеявшись над собственным ребячеством, вскочила бы с дивана и села за уроки. Но, переставшая что-либо замечать вокруг, кроме переполнявшего ее чувства, Гульчира не поняла всей глубины переживаний младшей сестренки. Не разглядела первых слез зарождающейся любви, нежных побегов того робкого чувства, которое в будущем должно было расцвести в большую, настоящую любовь, не оценила, не осознала всей святости его и чистоты.

— Проболтала с тобой и чуть не опоздала, — ахнула она, взглянув на часы, и убежала.

Нурия открыла балконную дверь и, прислушиваясь к донесшейся откуда-то вместе с уличным шумом музыке, прислонилась к дверному косяку. Вечерний ветер, словно желая отвлечь девушку от грустных мыслей, играл белой тюлевой занавесью на двери, набрасывая ее то на волосы, то на плечи девушки.

Нурия не видела ни того, как Гульчира выпорхнула из парадного на улицу, ни того, как ее остановил, справляясь о чем-то, дедушка Айнулла, державший под мышкой шашки. Ее взор был далеко, там, где земля сливалась с меркнущим небом. Солнце уже зашло, на город быстро спускалась темнота. Только чуть выше крон деревьев парка стлалась еще узкая золотая тесемка. Нурии мерещилось, что это речка, текущая где-то далеко-далеко, в песчаной пустыне, в жаркой стране.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза