Огненный мост

Сполоснув руки под краном и настроившись на красивый флирт, Сосновский вышел в комнату и остолбенел. Так накрыть могла только настоящая женщина! Тарелки были все разные, остатки каких-то сервизов. Ложки и вилки мельхиоровые, затертые, но начищенные. А как красиво был нарезан хлеб, помидоры, как изящно и аппетитно уложены на блюдце соленые калиброванные огурчики! Конечно, закуски и блюда были абсолютно несовместимые с красным вином, но откуда Любе знать, что подают к красному вину! И что она могла собрать на праздничный стол, чтобы удивить и удержать мужчину?

Михаил подошел к Любе, взял ее руку, поднес к губам и поцеловал абсолютно искренне. Кем бы она там ни была, сейчас пусть будет красивой, желанной женщиной, которая почувствует хоть немного сказки в своей тяжелой серой жизни.

Они пили красное вино, закусывая его помидорами и редиской, ели вареную картошку, политую настоящим деревенским растительным маслом, душистым и жирным. И тосты Михаил поднимал за Любу, за советских женщин, за красоту, которую не победит ни одна война, и, конечно, за скорую победу, и чтобы все дорогие и близкие люди остались живы.

А потом, посмотрев на маленькие наручные часики, Люба вдруг вскочила. Она воткнула штепсель в розетку, и на стене затрещала черная тарелка репродуктора. Хитро поглядывая на гостя, Люба чего-то ждала. Раздался голос диктора, объявившего концерт по заявкам радиослушателей. Михаил не видел ничего, только горящие волнением глаза женщины. Конечно, для полного ощущения праздника нужен танец. И вот полились звуки вальса. Сосновский поднялся, подошел к Любе и, галантно склонив голову, протянул ей руку.

Танцевать она не умела. То есть абсолютно. Но опыт Михаила и женская грация помогли им справиться. Партнер умело вел, и она следовала каждому его повороту, ее ноги немного неуклюже не успевали переступать в такт музыке, но постепенно они стали кружиться все ровнее и ровнее. Состояние партнерши передалось Сосновскому. Какой восторг, какое вдохновение бились и трепетали сейчас в груди его партнерши!

Музыка закончилась, а они так и стояли посреди комнаты. За окном темнело, включать свет не хотелось, не стоило нарушать состояние единения, близости настроений. Дыхание Любы становилось все беспокойнее, ее грудь вздымалась, руки, лежавшие на плечах мужчины, подрагивали. И он наклонился. Медленно и мягко прикоснулся губами к губам Любы. Это не был страстный благодарный поцелуй, который он ощутил после бомбежки, это был прилив нежности, это был мягкий призыв.

Опомнился он только тогда, когда понял, что они сидят на диване, что ее платье не в порядке, что его рука лежит на ее груди, а Люба тихо постанывает от его ласк.

«Что-то я должен был?.. Ах да».

Михаил с виноватым видом провел пальцами по ее щеке:

– Простите, Люба, я ведь женат.

Женщина мгновенно вцепилась в его плечо и стала жадно и отчаянно целовать его:

– Пусть, я же не претендую, Михаил Юрьевич, Мишенька… я же вас не спрашивала и не спрошу никогда. Вы приходите, когда хочется, я буду вас ждать, я буду вашей. Разве я могу чего-то требовать и ждать от вас! Приходите, когда сможете и когда захотите прийти. К столу, к огню, к горячему ужину! Ко мне…

– Что ты, конечно же, я приду, – шептал Михаил. – Я знаю, как это бывает, когда так одиноко и холодно…

– Да, да, – шептала Люба, жадно впиваясь в него губами.

Сосновский отвечал на поцелуи, а перед глазами в который уже раз мелькала надпись на банке: «Тушенка свиная… Наркомпищепром… 350 г… ГОСТ 5284–34… партия 3682».

Коган сидел на бревнах и смотрел на Волгу, изредка бросая в воду мелкие камешки. Недалеко, у самой воды, какой-то рыбак смолил отремонтированную лодку. Запах смолы и дым костра, на котором стояло ведро, доносились и сюда. От этого Борису казалось, что снова он вернулся в детство, в котором были дальние родственники, жившие в Крыму. И почти ежегодные поездки на море. И такой же вот берег, только не река, а бескрайние просторы до самого горизонта. И тоже кто-то смолил лодку, тоже причаливали рыбаки и от их баркасов пахло рыбой.

– И что ты думаешь? – спросил Шелестов. Максим сидел верхом на старом чурбаке и гонял во рту спичку, щурясь на вечернее солнце. Неподалеку переминался с ноги на ногу Маринин.

– В принципе, режим у них серьезный, – Коган покрутил в пальцах очередной камешек, но не стал бросать его в воду. Отряхнул руки и продолжил: – Проникнуть на мост просто так нельзя. Получить документы сложно: надо пройти определенную процедуру, доказать, что тебе очень надо, или иметь приказ соответствующего ведомства и запрос на пропуск. Причем ограниченный во времени. Даже командировочное удостоверение и письмо от наркомата не гарантируют, что НКВД не сделает дополнительный запрос, чтобы выяснить, а правда ли тебе давалось такое задание и точно ли тебе надо на мост. Я, кстати, на мост так и не попал. Поводили меня по краю, осмотрел насыпи, стрелки, шпалы, рельсы, потом проводили с богом.

– То есть ты полагаешь, – спросил Максим, – что легально даже с хорошими документами диверсанты попасть на мост не смогут?