Офицер и шпион

Тем вечером после концерта, который включает две великие сонаты Вагнера для фортепьяно, я извиняюсь перед хозяйкой и, вместо того чтобы остаться на обед, отправляюсь на поиски Полин, в ушах моих все еще звучит музыка. Я знаю, что она остановилась у пожилой родственницы, старой девы, у которой квартира неподалеку от Булонского леса. Поначалу родственница отказывается позвать Полин к двери.

– Разве не достаточно зла вы ей и без того принесли, мсье? Не пора ли вам оставить ее в покое?

– Прошу вас, мадам, мне необходимо ее видеть.

– Сейчас слишком поздно.

– Еще нет и десяти, на улице светло…

– Доброй ночи, мсье! – Она закрывает дверь перед моим носом.

Я снова звоню. Слышу перешептывания за дверью. Долгая пауза, и дверь открывает сама Полин. Одета она очень строго – белая блуза и темная юбка, волосы забраны назад, никакой косметики. В таком виде хоть в монастырь поступай. Ходит ли она все еще на исповеди, спрашиваю я себя.

– Я думала, мы договорились не встречаться, пока все не будет улажено.

– Уже нет времени ждать.

Полин вытягивает губы, кивает:

– Я надену шляпку.

Она уходит в спальню, а я вижу на столе в маленькой гостиной пишущую машинку: типичная практичность Полин. Часть денег, что я ей прислал, она вложила в освоение нового вида деятельности – теперь она впервые имеет собственный доход.

Мы выходим из дома, заворачиваем за угол и, когда оказываемся вне зоны видимости из квартиры, Полин берет меня под руку и мы идем в Булонский лес. Стоит тихий, ясный летний вечер, погода такая идеальная, что кажется, не существует никакой атмосферы, никакой преграды между разумом и природой. Есть только звезды, сухой запах травы и деревьев да изредка слабые всплески со стороны озера, где влюбленная парочка катается в лодке при лунном свете. В неподвижном воздухе их голоса звучат громче, чем они думают. Но нам нужно пройти всего несколько сотен шагов, выбраться с пыльных тропинок и войти под деревья – и влюбленная парочка, и город перестают существовать.

Мы находим уединенное место под огромным старым кедром. Я снимаю фрак и стелю его на землю, ослабляю мой белый галстук, сажусь рядом с Полин, обнимаю ее.

– Погубишь свой фрак, – говорит она. – Придется его чистить.

– Это не имеет значения. Какое-то время он мне не будет нужен.

– Уезжаешь?

– Можно и так сказать.

Я объясняю ей, чтó собираюсь сделать. Решение я принял во время концерта, точнее говоря, слушая Вагнера: его музыка всегда толкала меня на безрассудные поступки.

– Я собираюсь публично оспорить версию, предложенную правительством.

У меня нет иллюзий относительно того, что случится со мной после этого, – они меня честно предупредили, так что сетовать мне не приходится.

– Пожалуй, месяц, что я провел в Мон-Валерьян, следует рассматривать как своего рода испытание на прочность. – Делаю мужественное лицо напоказ. В душе, однако, я не столь уверен. Какие последствия могут меня ожидать? Когда тюремные двери закроются, мне будет угрожать физическая опасность – и я должен принимать это в расчет. Заключение приятным не будет, оно может затянуться на недели и месяцы, а то и на год или больше, хотя я не говорю об этом Полин. В интересах правительства попытаться как можно дольше затягивать процесс хотя бы из одной надежды на то, что Дрейфус может умереть на своем острове.

Когда я заканчиваю объяснения, Полин говорит:

– Судя по твоим словам, ты уже принял решение.

– Если я отступлю сейчас, то другого такого шанса у меня, возможно, никогда не будет. Я всю жизнь буду мучиться знанием того, что, когда наступил решающий момент, мне не хватило смелости встретить его подобающим образом. Меня это уничтожит – я больше никогда не смогу смотреть на картину, читать роман или слушать музыку, чтобы меня при этом не грызло чувство стыда. Только вот очень жаль, что ты оказалась замешана во всем этом.

– Не надо извиняться. Я не ребенок. Я оказалась замешана в этом, когда влюбилась в тебя.

– А как ты себя чувствуешь в одиночестве?

– Обнаружила, что могу выжить. Меня это странным образом воодушевляет.

Мы лежим тихо, сплетя руки, смотрим сквозь пустоты между веток на звезды. Я словно чувствую, как кружится подо мной земля. В тропиках Южной Америки сейчас только начинает темнеть. Я думаю о Дрейфусе, пытаюсь представить, что он делает, надевают ли на него по-прежнему кандалы по ночам. Теперь наши судьбы переплелись окончательно. Я завишу от того, останется ли он в живых, в той же мере, в какой он зависит от меня. Если Дрейфус выстоит – выстою и я. Если я выйду на свободу, то и он тоже.

Я долго остаюсь в лесу с Полин, наслаждаясь этими последними часами вместе, наконец звезды начинают тускнеть, рассветает, тогда я беру мой фрак, накидываю ей на плечи, и мы рука об руку идем в спящий город.

Глава 22

На следующий день с помощью Лабори я составляю открытое письмо правительству. По его предложению я отправляю его не религиозному и несгибаемому военному министру, нашему игрушечному Бруту, а новому премьеру, антиклерикалу Анри Бриссону: