Один выстрел во время войны

Дмитрий не противился. Они свернули на широкую дорогу — самый короткий путь к воротам — и, когда вошли на заводской двор, немного оробели. Их обступили развалины здания заводского управления, лаборатории, ремонтных мастерских. Недалеко от ворот валялись обломки разбитого грузовика. Вплотную к мастерским было прилеплено небольшое строение с распахнутой дверью. Петр заглянул и позвал за собой Дмитрия. Здесь стоял движок, видимо, запасной, на всякий случай. Бока двигателя поблескивали черным маслом, в темном углу стояла бочка, на кирпичном полу рядом с нею лежала пробка от верхнего отверстия; будто совсем недавно кто-то открыл бочку, чтобы налить солярки, но срочно пришлось выйти; так и осталась пробка на полу, так и не удалось набрать для двигателя солярки.

Заводской двор пересекала припорошенная снегом тропинка. Она была притоптана на осенней хляби, морозы сковали человеческий след, и теперь эта тропа извивалась белой змейкой.

— Наверно, к патоке, — указал на дорожку Дмитрий. — Люди не просто так ходили по грязи.

Действительно, тропа привела к длинному, из красного кирпича цеху. Крыши совсем не было, ее остатки торчали кое-где на стенах. Зияли отверстия от бомб, в одно из отверстий свободно прошли Петр и Дмитрий. И тут они увидели огромный расколотый вкось черный бак. Он был такой большой, что казалось, стены цеха раздались от его выгнутых боков и проломились. У самого дна бака стояла черная лужа. Она не замерзла полностью. Когда Дмитрий наступил на глянцевую поверхность, корка мягко прогнулась и вслед за подошвой ботинка потянулась темно-коричневая вязкая масса.

— Как-то… плохо получается, — поморщился Петр, глядя, как Дмитрий соскабливал о кирпичи патоку.

— Ты о чем? — поднял Дмитрий глаза на друга.

— Да так… Погодим с этой патокой.

Петр подошел к пролому в стене, смахнул брезентовой рукавицей пыль с кирпичей. Дмитрий поставил ведра, вздохнул.

— Мудрить, что ль, вздумал?

— Какой там… мудрить. Нехорошо это, вот что я думаю.

— Давай точнее, нечего вокруг да около. Ноги, что ль, не хочешь мазать? Так и скажи. Я один достану, все равно уж вляпался.

Петр задумчиво смотрел на черную лужу, на бак, на проломы в стенах.

— Воровство это, вот что я скажу, — сердито повернулся он к Дмитрию.

— Ну-у, ты даешь… — Дмитрий опешил. Он усмехнулся, видя, что Рыжего понесло не туда, куда надо. Вечно у него закавыки возникают. — Всему Сыромятному брать можно, а нам — почему?

— Да потому!.. — уже злился Петр. — Это даже не воровство, а хуже. Знаешь, когда убитого человека обирают, это мародерством называется. Вот и здесь… мародерство, — кивнул он в сторону расколотого бака и черной лужи.

Дмитрий сплюнул с досады.

— О-от мудрец… Все равно пропадает же.

А все же к баку больше не возвращался. Он топтался на одном месте, будто ноги были связаны.

Ветер порошил внутри цеха мелким снегом. Белая россыпь сбивалась к стенам, сглаживала собою кирпичное крошево.

— Ну, ладно, — махнул рукою Дмитрий и первым полез в отверстие.

По заводскому двору шли молча. Но как только позади осталась выездная арка с-буквами из жести, Дмитрий решительно встал на пути Петра.

— С пустыми руками к бабке возвращаться? Ну, с пустыми руками?! Она тебе — теплый угол и картошечку, а ты — фигу… Какой молодец!

— А я тебе приказываю, что ль? Иди бери. Но без меня. Чую, плохо, вот и все. Хуже, чем мед в Луговом.

Дмитрий вспылил, начал обзывать Петра слюнтяем, трусом, и вообще Петр, оказывается, никакой не друг, коль медом упрекает. Поток брани постепенно иссяк. Проходя мимо грузовой платформы, Дмитрий неожиданно остановился.

— А знаешь, в самом деле, если все Сыромятное будет, допустим, с завода доски тащить на изгородь, то и мы должны заодно?

— Таскай, — с холодным равнодушием посоветовал Петр.

— Нет, погоди… Наступит время, этот завод восстанавливать начнут. Доски потребуются.

— Наверно, потребуются…

— Ну, а патока… Кому нужна?

— Телятам да поросятам, понял? Колхозам, вот кому!

— Э-э… телятам. А мы-то люди! Нам полагается в первую очередь.

— Не знаю, наверно, так и полагается. Но если б на самое главное, на еду. А то ведь на еду — чуть-чуть, а остальное — на самогон.

Дмитрий аж языком причмокнул, — верно говорит Петр. «Но как быть с бабкой?» — не выходило из головы.

— Слушай, у нее с топкой плохо, — в раздумье сказал он.

Петр будто очнулся.

— Вот это другое дело! — радостно блеснули его глаза. Молодец Дмитрий, горазд на выдумки.

Они вышли на железнодорожный путь, подняли конец толстой и тяжелой шпалы, волоком потащили к усадьбе Мироновны. Тащить было неудобно — мешали ведра, они гремели, когда нечаянно коленями ударяли о них. Бросив шпалу посреди двора, вытерли пот.

— Веревку бы, удобнее… — предложил Дмитрий.

Поискали в плетневом сарае, нашли старый налыгач. Не совсем то, что нужно, а все же подспорье.

С десяток шпал натаскали они Мироновне. Под конец устали так, что больно было шевелить руками и ногами. Мироновна вышла во двор и ахнула.

— Да что жа эта такое!.. Ребяты, я ж патоки просила…