Один выстрел во время войны

— Нельзя патоку, — нравоучительно поднял указательный палец Дмитрий. Палец был черным от шпальной мазни. — Казенная, за нее можно за решетку угодить.

— Гля, казенная, а шпалы чьи жа?

— Шпалы, бабуля, тоже казенные. Но они гнилые, для железной дороги уже не пригодные, поняла? Мы их сами нынче из пути выбросили. Они пойдут теперь на топку.

— Ой, да что эта такое, — начала креститься Мироновна. — Спасибо, конечно, дай бог вам здоровья, эти шпалы поважнее твоей патоки, сразу — такое добро… Пронеси, господи, сохрани и помилуй…

Кое-как раскололи одну шпалу, начали крошить ее на мелкие поленья. Внутри была сплошная гниль. Топка неважная, но это лучше, чем ничего.

Мироновна то и дело крестилась, глядя на свалившееся ни оттуда ни отсюда великое счастье. Ведь уже снежок подсыпает, зима вот-вот покажет себя. Но теперь она не казалась страшной бедой.

Перед сном Мироновна сварила похлебку, и ее, дымящуюся, заправленную луком и постным маслом, по целой эмалированной чашке быстро умолотили Петр и Дмитрий. Распарившись от горячего, они легли на широкую деревянную кровать. Обоим вспомнилось Луговое.

— Теперь и у нас темно стало. И тоже тихо, как, скажешь, никого живого нет по соседству, — вполголоса проговорил Петр. — Напрасно Федор Васильевич с нами не остался, мог бы, если б захотел. Да и мы с тобой хороши, не пригласили. Остались, и все…

Он услышал посапывание Дмитрия. Тот уже спал. Петр некоторое время рассматривал блики на окнах, слушал, как мягко ступала Мироновна в соседней комнате, даже половицы не скрипели. Ему захотелось представить всех людей, кто жил в этом доме и чьи фотокарточки в рамках под стеклом висели на стенах. Потом он попытался определить, что было бы с их семьей, с семьей Ковалевых, если бы они жили не в Луговом, а в Сыромятном? Тут сахарный завод; отец и мать, может быть, работали бы на заводе. Но жили бы в селе! Значит, были бы такими же селянами, как и в Луговом, выходит, не было бы ничего необычного в их здешней жизни по сравнению с жизнью в родном селе…

4

Утром хотелось поваляться в постели, как это случалось дома, но, едва забрезжил рассвет, Мироновна начала шлепать по комнате. Она то и дело останавливалась у кровати, однако будить ребят не решалась. И вот Дмитрий открыл глаза, увидел молчаливо стоявшую бабку, понял: пришло время, пора вставать. Оказалось, картошка сварена, и Мироновне было жаль, что она остывала. Ребята по-быстрому ополоснули сонные еще глаза — и за стол.

Все как, бывало, дома. Такое же беспокойство, когда остывал завтрак и матерям приходилось чуть ли не силой затаскивать детей за стол. Такой же добрый внимательный взгляд человека, заинтересованного, чтоб ребятня эта была сыта…

— Бабуля, мы сейчас еще пару шпал раскромсаем, до работы. Остальные потом, вечером, если, конечно, еще раз пустишь ночевать. — Дмитрий подождал, что ответит Мироновна, но она не спешила с ответом, и тогда он спросил в упор: — Ну что, бабуля, пустишь еще раз ночевать, если наше начальство не запретит?

— И о чем ты говоришь? — певуче затянула Мироновна. — Да хоть насовсем оставайтесь, одной не больно сладко.

— Значит, договорились, — шлепнул Дмитрий ладонью по столу.

Легко (вот что значит — свежие силы) изрубили шпалы, перенесли в сарай. Потом пошли на путь, к куче оставленного инструмента. Дрезин не было, рельсы не высекали обрывистой стукотни, значит, даже со станции еще не вышли.

— Давай работать, — предложил Дмитрий. — Чего-нибудь сумеем одни, без бригады.

— Деловой какой, — усмехнулся Петр. — На путях работать одним — это не с быками возиться.

— С быками… — замер взгляд Дмитрия, будто он что-то вспомнил. — Один начну. А ты иди на печку, к Мироновне. Лезь, где потеплее!

— Ну и генерал…

Взялись за ключи. Непросто им, никогда не работавшим с рельсами, отвинтить заржавевшие гайки. Не удавалось наловчиться так, чтобы головка рельса не мешала. Ничего, хотя и медленно, а все же накладку отслоили, потом другую, да так и пошло. Разъединили два рельса, за костыли принялись. Видели вчера, как Федор Васильевич управлялся, так и сами действовали. Но эта работа была для них потяжелее по сравнению с гайками.

«А ведь получается!» — радостно думал Петр. Он уже прикидывал, каково придется с новым звеном рельсов. Дмитрий тоже увлекся работой. Ему нравилось, что горка вынутых из шпал костылей росла, гайки, хотя и ржавые, а все же отвинчиваются, только особый подход требуется к каждой. Одну для начала надо пристукнуть здоровенным молотком, чтобы она содрогнулась на резьбе болта, и тогда можно орудовать ключом, другую никаким молотком не возьмешь, ключом, только ключом туда-сюда, туда-сюда, постепенно раскачаешь ее, ржавчина сдвинется — и отвинчивай.

К приезду рабочих Петр и Дмитрий почувствовали, что уже «наигрались», слишком рьяно взялись за костыли да гайки.

Дрезины с платформами остановились далеко от разъединенных рельсов. Первым вышел Бородулин. Он подал руку Петру, Дмитрию, удивленно посмотрел на горку костылей.

— Когда это успели?

— Утром, — хмыкнул Дмитрий.

Бородулин осмотрел «фронт выполненных работ», похлопал по плечу Дмитрия.