Один выстрел во время войны

Работал Федор Васильевич легко, без чрезмерных усилий. Лопата его словно играючи вонзалась в грунт, коротко, с боковым вывертом резко подымалась до уровня плеч, и желтая глина радужной полосой летела вверх и в сторону.

— Ты посмотри, как морду воротит, — громко, не стесняясь, что услышит Павловский, проговорил Дмитрий.

— Даже не здоровается, — заметил Петр.

— Разговорчики! — оборвал их Уласов. — Загребайте побольше, кидайте дальше, — вот ваша забота.

«Пусть порезвятся… Они еще вспомнят свои слова. Неизвестно, куда повернет Карунный», — равнодушно посмотрел в их сторону Павловский. Поработал он немного, а на ладонях уже вспухли водяные пузыри.

— У вас бинта не найдется? — спросил он и воткнул лопату в край канавы.

— Нет, а что?

— Да так…

Присмотрелся Федор Васильевич, как обращается Павловский с лопатой. Не работник, видно.

— Отдохните, без привычки трудно.

Тот словно ждал этих слов. Сел на землю, вытянув ноги. Он смотрел то на Федора Васильевича, то на Петра с Дмитрием. Старший из них был понятен: человек закаленный, такому трудности не страшны. Но каковы эти, сопляки?! Вон уже сколько вымахали, получается шире, чем требуется для укладки шпал и рельсов. Так и полагается по техническим условиям: нужен резерв для балластной призмы, для кювета… В этом деле Павловский разбирается.

Он откровенно завидовал парням, их неутомимости и фанатичному упрямству, с каким они рыли землю. Посмотришь — и в голову не придет, что не по собственной воле, не из личного интереса они так сосредоточены на этой черной работе.

После короткого отдыха копать стало еще трудней. Он молил бога, чтобы его сейчас вызвал Карунный, чтобы кто-то приехал к хорошо видной отсюда штабной палатке и под предлогом узнать, что от него требуется, он мог бы отлучиться. Но Карунный не вызывал и даже не появлялся у рабочих, как будто он не начальник здесь и его контроль не требуется.

В полдень, после обеда, Павловский ушел в штабную палатку, думая встретить Карунного: показать бы ему распухшие ладони. Надо быть железобетонным человеком, чтобы не дрогнула душа при виде таких мозолей. Но в палатке того не оказалось. Павловский надеялся, что в тени, да еще при открытых окнах, в палатке будет прохладно. Куда там! Стояла такая духота, что вода в ведре показалась подогретой. И все равно он не ушел отсюда. Повесил пиджак на гвоздь, вбитый в опорный столбик, умылся; потом почувствовал, как хочет есть; того, что выдала полевая кухня, мало. Подошел к чемоданчику, подержал его в руке, но открывать не стал: запас продуктов небольшой, а ударить в грязь лицом перед Карунным он не хотел. «Потерплю… Выдержу!»

День оказался для Павловского сплошной мукой. Наступили сумерки, только тогда работу на трассе прекратили. Приехала полевая кухня, все поужинали и легли спать рядом с выемкой, постелив телогрейки, бушлаты, пиджаки. Земля была теплой и ласковой.

Федор Васильевич лег рядом с Петром и Дмитрием. От усталости разговаривать не хотелось, но и сон не одолевал.

К ним подошел Никита. Он намеревался бросить свою телогрейку рядом с Уласовым, но тот не обратил на него внимания. Никита посчитал, что Федор отбился окончательно, хоть говори с ним об Алевтине, хоть не говори — проку никакого. Постоял, подумал и пошел поближе к Бородулину; бригадир — земляк, не совсем чужой человек, глядишь, что-нибудь посоветует насчет жены.

Павловский не отошел от палатки ни на миг, дождался момента, когда начальник участка отпустил бригадиров после вечернего разговора. Оставшись один, Карунный окликнул:

— Павловский, вы здесь? Заходите. Какую работу хотели бы получить? Вы имели возможность за день познакомиться с нашими условиями, видимо, определились достаточно твердо.

Тот щелкнул замком своего чемоданчика.

— Семен Николаевич, утро вечера мудренее. Выпить понемножку не грех. Вы почти обещали мне.

— Не грех… — задумался Карунный. «Такой человек не отлипнет, не сегодня, так завтра, а отделаться от него придется». — Я не один здесь, у меня друзья… Без них, сами понимаете, неудобно.

— Вот и хорошо! Приглашайте друзей, но не обессудьте — чем богаты…

Карунный вышел из палатки сердитый и на Павловского, и на себя. «Я тебе организую…» Он направился к трассе, вспомнил, что Бородулин устраивался на ночь в ложбинке.

Бригадир, сжавшись калачиком, уже спал. Будить его было неудобно: за день наработался человек… но подумал, что процедура займет немного времени, до рассвета выспится. Толкнул его в плечо, тот мигом вскочил на ноги.

— Что, Семен Николаевич?! Тревога?..

— Нет, успокойся. Вот что, обуйся, пойдем на полчасика.

В темноте Бородулин быстро нашел свои ботинки и вскоре был рядом с Карунным.

— Слушай… деликатное дело… Выпить хочешь?

Бородулин обмяк, засмеялся.

— Вы что, Семен Николаевич, подшутить решили?

— Узнаешь потом. Только не отказывайся, ешь и пей все, что предложат.

— Во! Как в сказке.

— Послушай, и еще бы одного человечка, понадежнее, чтоб ведро выпил и не запьянел, чтоб завтра смог работать. Можно бы покормить Уласова, но надо пить. А он вряд ли сможет. Сердце…