Один выстрел во время войны

Бородулин косо взглянул на него.

— Утихни. — Когда закрылась дверь за последним человеком, поднявшимся в вагон, бригадир встал с табуретки. — Посмотрите, — указал он на своих земляков, лежавших с расплывшимися улыбками. — Это прогульщики. Их долю работы вы сегодня выполняли. А они не болели и не были ранены…

— Ты чего это запел? — привстал с постели темнолицый от морозного ветра мужчина со всклокоченными волосами. — Мы свое сделали. Сам Гудков поздравлял! Чего еще надо?

— Чтоб это было в последний раз, вот чего.

— А я или не человек? Иль у меня семьи нету, свово дома? Там делов поднакопилось тоже будь здоров сколько…

— Война еще не кончилась, вот что не забывай.

— В Раздельной кончилась! Понял? Кончилась, а ты как попугай — война, война…

Петр, слушая перепалку, вспомнил Луговое, мать, свое слово вернуться домой. Весна уже на пороге, теперь самое время увязывать мешок. И он будто уже прощался с рассерженным бригадиром и в то же время не мог представить родное село без Бородулина. И без этого всклокоченного мужика тоже не представлял свои дни в колхозе.

— Не пора ли нам домой? — прошептал он Дмитрию. — Насовсем…

Тот отшатнулся от него.

— Чегой-то взбрело? Никуда не пора мне, дорогу Кучеряша на кладбище еще не забыл.

«Это верно, — подумал Петр. — А если без Даргина? Ну как это без Даргина…»

Бородулин раскраснелся, подступил вплотную к своему земляку.

— Кроме тебя да меня, в Раздельной никто ничего делать не будет. Желдорбатовцы уехали, нету их, так что на чужой горб уже не навалишь. Самому не надо распрягаться. А ты совсем без воза хочешь скакать… Сыромятное, дом, семья… У тебя одного и дом, и семья…

Такого разговора в вагоне-общежитии еще не было.

А тут ввалился Кваснин. Губы его слюнявились, осоловелые глаза по очереди всматривались в каждого человека.

— Мне Федьку надо… Выпить принес… На льду не все переговорили…

Федор Васильевич поднялся, за плечи повернул его к выходу.

— Ступай домой, проспись. Завтра переговорим, найдем время.

— Завтра? — доверчиво посмотрел Кваснин на Уласова. — Хорошо, значит, завтра. Но ты смотри, без обману… — уходя, погрозил он пальцем.

— Час от часу не легче, — захлопнул за ним дверь Бородулин.

Бригада укладывалась спать молча, с ощущением испорченного вечера.

Утром было тепло и солнечно. Между рельсами блестящими полотнищами вытянулась вода, на междупутьях засверкали лужи.

— Хорошо-то как! — Петр лепил водянистый снежок из грязного снега. — Я уж и не помню, когда в последний раз видел солнце. Осенью? Или когда зерно возили?

Дмитрий покривился.

— Дите… Взрослый, а дите…

Бородулин перехватил на путях Павловского, бежавшего в штабной пакгауз.

— Разговор есть…

— Слушаю, — по-военному замер тот.

— Прогульщики у нас появились. Надо бы повлиять.

— Ну и влияй! Кто запрещает?

— Власть начальника участка нужна, а я бригадир. Да и земляки они мне…

— При чем тут начальник участка? Влияй сам, бригадир — это важнейший командир производства. Больше уделяй внимания воспитательной и организационной работе.

— Все это верно… Но вы бы пришли к нам, поговорили бы с прогульщиками в присутствии всей бригады…

— Что ты! — всплеснул руками Павловский. — Пожалуйста, без меня. — Он отмахнулся от Бородулина и опять заспешил к пакгаузу. Уже у высокого перрона, повернувшись, прокричал: — Приструни хорошенько! Приструни!

Весна… А Бородулин не видел этого.

Вскоре по приказу Гудкова рабочих строительно-восстановительного участка и мостовиков собрали на площадке у вагона-общежития. Такого расточительства времени раньше не допускали. Гудков стоял на порожке лестницы вагона и ждал, когда затихнет говор.

— Мы собрались по очень важному делу, — поднял он над головою сколотые телеграфные бланки с густыми строчками на них. — Получен Указ Президиума Верховного Совета СССР. Важнейший Указ! Все железные дороги Советского Союза объявлены на военном положении. У нас вводится военная дисциплина. Все рабочие и служащие железных дорог объявляются мобилизованными на период войны, все они закрепляются для работы на транспорте.

Загудели, оживились на площадке.

— Наша страна переживает ответственный момент, самые тяжкие военные дни, может быть, только что миновали. Но до полной победы еще надо сделать немало. Военное положение на железных дорогах вводилось и раньше. Декретом Совета народных комиссаров в ночь с 29 на 30 ноября 1918 года вводилось оно. И тогда нашей стране было трудно. Помните, гражданская война, разруха… Теперь вот через двадцать пять лет опять потребовался этот чрезвычайной важности акт. Направлен он на дальнейший подъем нашей военной мощи.

После Гудкова говорил Павловский, он обращался через головы рабочих к разрушенным домам поселка.

— Мне доложили о случаях прогула. С таким явлением теперь покончено. Ответственность за проступки по службе мы с вами будем нести наравне с военнослужащими. За преступления по работе нас будет судить трибунал по законам военного времени.