Один против судьбы

— За нами следят, как за преступниками! — бушевал Бетховен. — Меттерних запрещает не только говорить, по и думать! Говорят, он требует от императора прекратить выпуск всех газет на десять лет. Может быть, еще следует завести школы, в которых будут разучивать писать и читать? И будто уже готовится закон, который установит, как высоко смеют летать птицы и как быстро полагается бегать зайцам. — II он рассмеялся так же громогласно, как говорил.

Доктор Бах быстро настрочил ему предостережение:

«Не говорите так громко: кто знает, какие монстры сидят поблизости! И так все в Вене удивляются, почему вас до сих пор не посадили в тюрьму».

В это же время кто-то из присутствующих уже подал ему другую записку: «Не считаете ли вы, что Наполеон лучше, чем ныне правящая свора? Он хотя бы почитал искусства. Говорят, что он смертельно болен. Не следует ли вам уже готовить реквием?»

Композитор сердито насупился. Он не мог простить Наполеону, что тот, имея возможность установить республиканский строй по всей Европе, не сделал этого.

— Я не желаю о нем даже слышать. Одного Людовика с трона свергли, другого на трон посадили.

Он приготовился читать, но едва развернул газету, как кто-то приоткрыл дверь. Показалось полное лицо трактирщика в расшитом колпаке. Он кивнул Шиндлеру, сидевшему ближе всех к двери. Общество умолкло, опасливо поглядывая на дверь, закрывшуюся за студентом. Кое у кого екнуло сердце. Полиция наверняка знала, что в трактирчике «У цветущего куста» собирается компания заядлых республиканцев. Известно было и то, что первое лицо среди них — Бетховен.

Шиндлер возвратился быстро, обвел взглядом весь зал, многозначительно подмигнул и вполголоса объявил:

— Маэстро необходимо идти домой. У него гость. — /V композитору он написал: «Пришла ваша домоправительница. Говорит, что дома вас ожидает какая-то дама. Вот ее записка».

Он положил перед помрачневшим композитором сложенную вчетверо записку. Бетховен развернул се с недовольным видом. Кто это осмелился отнимать у него время? Но едва прочитал, как глаза его засияли. Несколько мгновении он смотрел на записку, а потом, взволнованный, поднялся со стула:

— Я должен идти!

Тереза пришла к нему! Лучшая и чистейшая из женщин, с которыми сталкивала его нелегкая судьба.

Догадки теснились в его голове, то радуя, то пугая.

Одиннадцать лет прошло с того обручения под липами Коромпы, и это были горькие одиннадцать лет! Прошло немало времени, пока утихла обида. Ночь сменяется днем, дождь ясной погодой. Так п с людскими судьбами. Может быть, Тереза нашла способ, как помирить с ним свою семью…

Или она решила пойти наперекор им?

Бетховен бежал так, что встречные люди оглядывались на него с усмешкой. Видано ли, чтобы пожилой господин так мчался? Да еще со шляпой в руке!

Ио он ничего не замечал и в свою квартиру влетел, как буря, радостный, с раскрасневшимся лицом и развевающимися волосами. Тереза сидела за столом, побледневшая, красивая, смущенная. Прежде чем она успела подняться, он наклонился и поцеловал ее сложенные руки.

— Как долго я не видел вас, Тереза, как невыносимо долго! Я не верю себе, что вы здесь, со мной, Тереза!

Она отняла у него руку и гладила его поседевшие волосы.

— Мой милый Луиджи, мой славный, несчастный Луиджи! — шептала она, склонившись к нему и позабыв, что он ничего не слышит.

Понимал ли он, что она говорит? Он поднял мокрое от слез лицо и проговорил жалобно:

— Я теперь уже так плохо слышу, Тереза! Напишите мне все! — Он подал ей бумагу и карандаш. Она начала писать без промедления:

«Я люблю вас, мой дорогой, добрый Луиджи, Я полюбила вас с первого дня пашей встречи».

— Как и я, — шептал он. — Все эти годы бы были со мной, в моем сердце. Тысячи раз я чувствовал ясно, что вы рядом и помогаете мне.

Она благодарно рассмеялась, и все ее лицо порозовело, от нежного подбородка до чистого гладкого лба.

Тереза опять взялась за карандаш:

«Да, Луиджи, я постоянно слежу за тем, что вы делаете. Радуюсь вашим успехам, страдаю, когда вас постигает неудача. Ваша музыка трудна, поэтому ее не всегда понимают. Зато тот, кто поймет, находит в ней поддержку для себя. Мне кажется, что вы неустанно по-новому говорите миру:

«Боритесь за свое счастье, люди! Будьте мужественны, судьбу можно одолеть!» А я наконец решила…»

Он не дал ей договорить. Безумная радость охватила его. Наконец она решилась! Пусть ее родные говорят что угодно! Он вскочил со стула и прошептал прерывающимся голосом:

— Наконец! Вы будете со мной, Тереза! Как мне благодарить вас? Я ждал вас так долго! Тереза! Единственная!..

Он напряженно ждал ответа. Но Тереза сидела, кусая губы, и судорожно сжимала край стола. Он умолк. Склонившись над столом, она писала:

«Мне так жаль, что вы неправильно поняли меня, Луиджи. Я решила трудиться на благо людей так же горячо и бескорыстно, как вы. Я хочу быть похожей на вас. Я посвящу всю свою жизнь брошенным детям».

Он смотрел на нее пораженный. И ничего не понимал.

— А как же я? Как я?