Хотя Шиндлер уже давно привык к быстрым сменам настроения у Бетховена, даже он был поражен счастливым выражением его лица. Значит, опасения были напрасны.
Сидя в коляске, Бетховен напевал какие-то мелодии без слов, покачивая в такт непокрытой головой.
Лошади бежали не спеша, кучер, прикрыв глаза, дремал, изредка по привычке понукал лошадей, прищелкивая языком. Вокруг царили спокойствие и осенний свет.
Неторопливая езда привела их в Мёдлинг, маленький городок в двух часах езды от Вены. Это место композитор давно любил и не раз приезжал сюда летом.
Было уже за полдень, приближался час возвращения, но Бетховен не торопился уезжать из этих приветливых мест.
— Как насчет чашки кофе и музыки, Шиндлер? — спросил он, кивнув в сторону садика возле корчмы, носившей название «У трех воронов». Из ее окон доносилась музыка — скрипучая и прерывистая.
Композитор, конечно, не слышал ни единого звука. Однако он знал, что каждый день после обеда и вечером в корчме играет оркестр.
— Что ж, кофе — это неплохо, — согласился Шиндлер, а про себя подумал: «И зачем нам нужна эта визгливая орава! Мастер все равно не услышит ни одной ноты, а мои уши такую музыку не приемлют».
Они уселись за круглый стол, усыпанный опавшими кленовыми листьями. Композитор пристально смотрел на музыкантов, с удовольствием наблюдая, как ловкие пальцы перебирают струны пли пробегают по кнопкам трубы, как поднимается и опускается смычок, как раздувают щеки музыканты, играющие на духовых. Он старался попять, что играют: вальс, медленный лендлер пли какой-нибудь вихревой танец.
Послушав немного, Бетховен извлек из кармана флорин.
— Дайте им и позовите ко мне их капельмейстера, — обратился он к Шиндлеру.
— С вами хотел бы поговорить маэстро Бетховен, — не без смущения сказал Шиндлер старшему из музыкантов, передавая ему монету.
— Дева Мария! — пролепетал скрипач. — Он здесь? А я и не вижу. Только ради всего святого, пусть уж нас не ругает! Мы играем как умеем. Должен же человек чем-то заработать кусок хлеба!
— Не пугайтесь. Он не услышит ни единой фальшивой ноты. Он совсем глух!
Музыкант поправил свою фуражку и неуверенно направился к композитору. Бетховен сердечно пожал ему руку.
— Так, что у вас в репертуаре?
Капельмейстер бросил испуганный взгляд на Шиндлера: как же разговаривать, если маэстро совершенно глух? По у того уже был наготове блокнот и карандаш.
— Говорите, а я буду ему писать.
Тощий музыкант диктовал. Кто сочинил музыку, он не представлял, однако каждое произведение имело цветистое название: «Пробуждение весны», «Последние розы», «Вздох покинутой» и другие, не менее чувствительные. Губы Бетховена время от времени расплывались в улыбке.
— А откуда вы родом, коллега?
Музыкант помрачнел и выразительным взглядом призвал на помощь Шиндлера.
«Родом-то я не из этих мест, да не люблю говорить про это. Они, венцы, больше своих любят, а я в этих местах не с рождения. Папаша сюда прибыл как бродячий музыкант. А родился я поблизости от Кобленца».
Как только Бетховен увидел, что из-под руки Шиндлера появилось знакомое с детства название, он прямо завопил:
— Из Кобленца! Значит, с берегов Рейна! А я из Бонна! Земляка встретил! Я должен сочинить что-нибудь для вашего оркестра.
На лице музыканта вместо радости отразился испуг.
— Нет, господин, это нам не подойдет, — бормотал он испуганно. — Мы же бедняки, где мы возьмем столько денег? Господин очень знаменитый, это нам известно!
— Для вас это ничего не будет стоить! Неужели я с земляков возьму деньги? Сыграйте же мне что-нибудь, что вам самим по душе!
Когда компания музыкантов, поглядывая на прославленного композитора, начала играть что-то невероятно грустное, Бетховен спросил своего помрачневшего спутника:
— Что это вы, Шиндлер, как перед грозой? Вам что-нибудь не нравится?
Шиндлер согласно кивнул головой и написал в блокноте:
«Да, мне не нравится, что вы намерены тратить время на всякий вздор, на сочинение какой-то безделицы. Вы, кажется, уже начали несколько серьезных вещей. Жаль терять хотя бы минуту».
Композитор ответил весело: