Один

Кроме того, самая недооцененная, на мой взгляд, вещь из малой прозы — это повесть (хотя там на целый роман она потянет) «Клара Милич». Она — гениальное жанровое упражнение. Ведь до Тургенева, понимаете, русского триллера не было. Была единственная попытка Пушкина в «Пиковой даме». И вот по пути, завещанному Пушкиным, дальше всех пошел Тургенев. Я не очень люблю «Призраков», которые так хорошо спародированы у Достоевского в «Бесах». Там, помните, текст Кармазинова «Merci»? Это очень похоже: что-то там русалка пропела, домовой шепнул. «Merci, merci, читатель». Ну и конечно… «Метил в ворону, а попал в корову».

Ну и конечно, лучший рассказ Тургенева — это «Рассказ отца Алексея», на мой взгляд, очень страшный рассказ, один из первых рассказов русского Серебряного века. Вот, братцы, сейчас как раз ночь глухая. Кидайтесь все читать «Рассказ отца Алексея»! Веселую ночь вы проведете. И очень неплохая вещь «Собака», которая образует забавную пару с «Муму». Становится понятно, что такое Муму, что для Тургенева собака. Собака — олицетворение душу. Писатель — это охотник (охотится за людьми, за ситуациями), а его душа — это собака. И вообще, пока не убьешь свою душу, не освободишься. И конечно, совершенно гениальный у Тургенева рассказ, почему-то очень мало кому помнящийся, — это «Пунин и Бабурин». Вот этот рассказ я вам тоже рекомендую. Но, честно говоря, мне кажется, если вы прочтете сейчас «Рассказ отца Алексея», вы сделаете наиболее правильный выбор.

А сейчас все-таки спокойной ночи. До встречи через неделю. Пока!

16 февраля 2018 года (Ольга Берггольц)

Доброй ночи, дорогие друзья. Разговариваем мы с вами сегодня, к сожалению, в записи. Правда, между этой записью и непосредственно трансляцией пройдет очень мало времени. Я сейчас в Штатах, конкретнее говоря — в Сиэтле, среди местных елок и такого довольно вялого, почти подмосковного, очень милого дождя. Непонятно, то ли это все как-то похоже на осень, то ли на весну, а может быть, и на холодное лето. Но здесь очень славно. И очень славно главным образом потому, что, во-первых, все-таки пейзаж почти родной — не совсем среднерусский, но такой, как под Питером, среди хвойных валунов.

И особенно приятно, что здесь чрезвычайно много родной публики — вот той публики, которая уехала и которая, наверное, должна была бы оставаться с нами, задавать правильные вопросы, смеяться в правильных местах, не переводить лекции в план обсуждения моей личности, а говорить как-то по существу. Таких людей здесь очень много. Приятно их видеть. Понимаешь отчасти, куда девалась та аудитория, от которой я так зависел и которую так любил. Но хорошо, что мы хоть здесь можем встретиться и что пока еще их интересуют живейшим образом какие-то наши проблемы.

По лекции пожеланий сегодня очень много, и они очень разнообразные — начиная с Сетон-Томпсона, с какой-то совершенно непостижимой для меня стати, и заканчивая Ольгой Берггольц. Я бы, конечно, с наибольшим удовольствием поговорил про Берггольц, потому что совсем недавно закончил читать первый том его дневников, приобретенный чудом каким-то при чудовищной малотиражности в «Ельцин-центре» в Екатеринбурге. Ну, вообще мне очень нравится Берггольц как личность, как поэт. Я писал о ней довольно много. Несколько ценных книг о ней вышло за последнее время. И я бы с удовольствием побеседовал о ней.

Но поскольку письма продолжают приходить, вот прямо еще сейчас, то есть вариант, что я выберу, ну, например, Токареву, которую тоже вдруг захотели, или Эльдара Рязанова, о котором мне тоже всегда приятно поговорить, но это, видимо, в связи с нашей лекцией об экзистенциальном советском кино. То есть окончательного выбора нет, но склоняюсь я к Берггольц.

Поотвечаю на некоторые вопросы, которые пришли за последнее время. Ну, спасибо за всякие оценки только что вышедшего аудиодиска, где покорный ваш слуга начитывает «Пикник на обочине». Существенная… ну, не то чтобы существенная, но приятная поправка: «Пикник» в переводе на английский в Штатах вышел с предисловием Старджона, а Урсула Ле Гуин написала первую рецензию, довольно восторженную, которую, кстати, легко найти в Сети. Любопытно, что она обращает там внимание только на тему контакта и совершенно игнорирует советскую тему. Но с другой стороны, это и понятно, потому что она воспринимала «Пикник» именно как экзерсис на тему первого контакта, а не как хронику советского проекта (что там тоже, безусловно, есть). И вообще социальный аспект «Пикника» ее сбивал в наименьшей степени, а понравились ей больше всего живые и яркие характеры. Ну, Старджон — это уже самой собой, это автор чрезвычайно почтенный.