Один

Понимаете, вот есть герой Шакурова. Вообще я должен сказать, что Шакуров — один из главных артистов семидесятых годов, который играет вот именно этот типаж (несгибаемого, кристаллик) в экзистенциальной драме. Это есть и в «Ста днях после детства», и в «Спасателе» (но в «Спасателе» у него роль несколько иная), но особенно наглядно, конечно, у Абдрашитова и Миндадзе. Это их актер, у них он сыграл все лучшее. Он мясник в «Параде планет». Он герой, помните, в этом… в фильме про катастрофу. Ну, где «Карабин!» — «Кустанай!» там цитируется. Господи, ну как же назывался? «Армавир». Да, «Армавир».

Шакуров — один из ключевых артистов в особенности восьмидесятых, потому что он там сыграл — в этом «Берендеевом лесе» и в «Портрете жены художника», — он сыграл человека, который одерживает полный моральный верх над героем Никиты Михалкова. Но герой Никиты Михалкова этого не понимает. Он не понимает, почему он раздавлен. Он не понимает, почему эта женщина не будет с ним, почему этот сомнительный художник, у которого ничего нет, его побеждает. Но он побеждает, в жизни он побеждал очень редко. И кстати, в картине замечательно почувствована недостаточность и непрописанность этой победы. Рязанцева все делает очень аккуратно.

Вот у меня возникло ощущение, что главный конфликт семидесятых годов — это конфликт человека, не желающего меняться, человека последовательного и конформного. Получилось так, потому что вообще семидесятые годы были временем конформистов. Но были люди, умудрявшиеся сохранять свое Я. И, как ни странно, в этой среде зыбкой, они могли существовать, они не были обречены.

Вот героиня «Крыльев» Рязанцевой и Ежова, замечательно поставленных Ларисой Шепитько. Нам неприятна эта героиня. Эта бывшая военная летчица, но у нее есть вот та несгибаемость, которая единственную ценность составляет в этом болотистом загнивающем мире. Ну, правда, там у нее есть мощная опора. Это даже не столько военный опыт, сколько воздух. Понимаете, наверное, лучшее, что сняла Шепитько — это под музыку блестящую (не помню чью) вот этот кадр, когда два самолета в небе, когда его самолет падает, а ее самолет оплетает, окружает его, пытается как-то спасти, провожает его до земли. Это нечеловеческой красоты сцена под фортепиано. Вот у нее есть эта воздушность. И когда в конце концов она взмывает в этот ледяной воздух, она берет реванш за все перед всеми, потому что в воздухе побеждают они. Вот понимаете, в чем дело? В болоте выживает Зина Бегункова, а в воздухе выживает Ирина Купченко или Майя Булгакова, которая сыграла главную героиню в «Крыльях». И неслучайно там на стене у героини висит плакат Анны Ахматовой, потому что Анна Ахматова — это сплошное «могу», это явление силы, противопоставляющей себя вот этой ползучей приспособляемой слабости.

Ну а мы услышимся с вами через неделю, правда, в записи, но это ненадолго, и скоро воссоединимся опять. Пока.

Слушайте, а мне сказали, что нет рекламы, и мы с вами свободно и безнаказанно еще болтаем четыре минуты. Меня это безумно радует, потому что это дает мне замечательную возможность поотвечать еще на несколько вопросов, которые тут все это время, вы не поверите, продолжают проходить. Спасибо вам, братцы, за активность. А я так дорожу каждой минутой нашего непосредственного общения!

«Какие аспекты в творчестве Тургенева вы считаете недостаточно изученными? Какое произведение Тургенева вы считаете самым недооцененным?»

Артем, ну я много раз говорил, что самый недооцененный роман — это «Дым». И, кстати говоря, сценарий фильма по этому роману писала опять-таки Рязанцева — ну, видимо, потому, что экзистенциальная коллизия «Дыма» ей довольно близка. Хотя она, может быть, к этой работе относилась не более чем как к упражнению. Мне кажется, что «Дым» — это действительно великая книга о том, что все дым: и социальное — дым, и политическое — дым, и даже имущественное — дым. А единственное, что не дым — это моральный выбор человека, вот его способность к правильному моральному выбору.

У Тургенева есть два героя: один сделал неправильный выбор (это Санин в «Вешних водах»), а второй — правильный (это Литвинов в «Дыме»). Там есть Ирина — один из самых омерзительных типов роковой женщины в русской литературе (вот кого ненавижу!), а есть прелестная Таня — добрая, простая, ясная и, я рискнул бы сказать, может быть, ангелоподобная, может быть, инфантильная. Но вот Таня — это правильный выбор. Это та Россия — не роковая, не пошлая, не Настасья Филипповна, а это та настоящая Россия, которая есть. Понимаете? Вот Тургенев это чувствовал.