Один

Знаете, всякий раз, как у России с ее довольно негативным пиаром что-нибудь получается, мы же этому радуемся вдвойне, потому что мы сами от себя хорошего не ждем. Вот так и здесь: я настолько не ждал хорошего… И поверьте, я это делаю совершенно бесплатно. Ну, просто я был реально потрясен, как вопреки всему черному пиару, который я от них слышал… Причем они меня не узнали, они понятия не имели, что я журналист, писатель, кто-то, а просто они с максимальным таким пониманием это выполнили. Причем выполнили очень хмуро, без единой фальшивой улыбки, а с такой деловитой хмуростью и даже, может быть, с раздражением. Но если бы они улыбались и ничего не сделали — это было бы гораздо хуже. Просто я их ужасно благодарю. Они меня сделали на небольшое время совершенно счастливым. И самое главное, ребята, я везде успел. Я успел два концерта и две лекции отчитать за два дня. И ужасно рад.

«Слышали ли вы что-нибудь относительно романа Джорджа Сондерса «Линкольн в Бардо»? Или вы его успели прочесть? Прочитала половину — и не впечатлило».

Лиза, ну это же такой… Ну, это имеется в виду последний англоязычный «Букер». Я его прочел, да. Купил я его, как сейчас помню, в Австрии, он там по-английски продавался. Меня ужасно впечатлил этот роман тем, что он состоит из таких крошечных фрагментов, микрофрагментов прозы — из мемуаров, иногда из вымышленных мемуаров. В результате создается такая замечательная стереоскопия, одно свидетельство против другого — и возникает в результате объемная картинка не столько истории, сколько общества, как она на него воздействует. Нет, это прелестный роман совершенно.

И сама история, как Линкольн в день смерти своего сына устраивает сборище и сам не приходит на него, но гостей не прогоняет — ну, это тоже довольно архетипичная история. Многие спорят: вот такое поведение Максима Горького, скажем, в вечер смерти его сына Максима (он так же себя вел) — это проявление глухоты или мужества? Я считаю, что глухоты. Но вот Линкольн в этом романе у меня вызывает глубочайшее сочувствие. Понимаете, это же роман не про Линкольна, а это роман про форму романа, романа для писателя. И вот та форма романа, которая там изложена, она мне жутко понравилась.

Понимаете, вот я сейчас бьюсь очень над тем, как писать роман, вот новый роман, роман, которого не было. У меня был такой довольно интересный опыт в «Квартале», который сейчас, кстати, выйдет опять, и я ужасно этому рад. А есть такой же опыт более или менее странного романа в «ЖД» и так далее. Но я вообще хочу, чтобы форма романа трансформировалась, потому что скучный серый нарратив… Вот «У меня одна струна — моя страна» (чтобы не обидеть никого) — это невыносимо, я не люблю этого. Я люблю, чтобы в романе был художественный эксперимент. Этот эксперимент есть, например, у Хеллера упомянутого во «Что-то случилось», потому что там рефрены, повторы, постоянные наплывы с разных сторон. В общем, герой все время бродит вокруг одних и тех же тем, и с помощью этих повторов он многократно усиливает действие книги. Да и потом, становится ясно, насколько монотонна его жизнь.

«Иногда далеко неглупые люди злоупотребляют бессмысленной матерщиной. Как можно не чувствовать, что культура мата — это важно?»

Артур, да если бы только это. Понимаете, далеко не самое страшное — это мат. Речь вообще так полна канцелярита, таких бессмысленных раздражений, глупостей, злобы! Ну, о чем вы говорите? Мат — это… Ну, мат омерзителен, конечно, особенно когда, как в фильме «Полет пули», герой полчаса с девушкой разговаривает матом, потому что у него нет других слов. Это мерзко. Я вообще мат не очень люблю. Мат — это все-таки признак низкой культуры.

Иное дело, когда это мат культурный, интонированный. Есть люди, которые матерятся, как водку пьют, без всякого выражения, как воду. Это же неинтересно. Интересно понюхать, крякнуть, занюхать, закусить, то есть какую-то культуру пития вокруг этого создать. А просто повторять эти простые — всего пять, максимум шесть корней — это совсем неинтересно.

Кстати, вот к вопросу о мате. Мне очень нравится классическая загадка Зализняка, тоже на знание языка. Он зазевался и чуть не попал под машину и услышал от шофера: «О, неосторожный незнакомец! Неплохо было бы наказать тебя ударом по лицу». Весь смысл выражен с помощью одной лексемы в разных версиях. Ну, совершенно очевидно, что тут лицо является главной подсказкой, но, конечно… Да, Зализняк всегда подчеркивал, что задача имеет единственное решение. Вот это для такого художника-матерщинника. И если уж Зализняк, не последний знаток русского языка, наслаждался такими играми, то почему бы собственно и нам — нет?