Один

И мне поэтому кажется, что сегодняшнее российское существование, экзистенция современная, когда действительно не отвлечешься ни на политику (ее нет), ни на культуру (она примитивна), вот оно очень, так сказать, способствует появлению экзистенциального кино и, наверное, в каком-то смысле экзистенциальной литературы. Потому что, скажем, «Петровы в гриппе и вокруг него» — роман, о котором много говорят — конечно, он заметен на безрыбье, конечно, герой там тот же самый Служкин из Алексея Иванова, из «Географ глобус пропил». Но это хороший роман, хорошо написанный, и в нем есть ощущение вот этого экзистенциального абсолютного голого одиночества, этого человека, который в мире принципиальный чужак, который уже даже немного и мертв. Неслучайно он там в порядке шутки оказывается в гробу.

Поэтому русская экзистенциальная проза, в отличие от философии, во-первых, она не предлагает выходов, а во-вторых, она акцентируется на абсурде, на абсурде человеческого существования. Я думаю, что вся экзистенциальная проза — это развитие тем мифа о Сизифе, то есть работа вопреки (ну, вопреки бессмыслице прежде всего, писательство вопреки и так далее). Ну, скажем, «Чума» — произведение более утешительное. Там можно утешаться хотя бы тем, что ты пусть бессмысленно, но кого-то спасаешь. Ну, развитие этой темы — скажем, Кандид в «Улитке на склоне» Стругацких. Он понимает, что всех мертвяков не переловишь, но берет скальпель и становится на пути прогресса. Вот в этом смысле сегодня Россия предлагает замечательную экзистенциальную нишу. Вы можете, да, встать на пути прогресса, потому что вы можете не участвовать, вы можете противостоять, вы можете не вкладывать своей силы и своей жизни в то, во что вы не верите. В этом смысле, конечно, у нас сейчас экзистенциальная ситуация.

«Как вы относитесь к творчеству Элис Манро?»

Мне кажется, Элис Манро — хороший, но переоцененный писатель, потому что Нобелевская премия там, мне кажется, и не ночевала. Я сейчас начал цикл нобелевских лекций на «Дожде». Я пришел к удивительному выводу: Нобеля дают не за хорошую литературу, а за литературу либо душеполезную, либо принципиально размыкающую жанровые границы, то есть экспансия литературы, скажем, в документалистику, в журналистику в случае Алексиевич, в песню в случае Боба Дилана. Это нормально. Я думаю, они скоро и за сценарий компьютерных игр начнут награждать. То есть качество прозы — здесь вещь не важная. А душеполезность в текстах Манро есть, безусловно. Она замечательный писатель-гуманист. Но просто нобелевской изобразительной мощи я у нее не вижу.

«Посмотрела фильм «Хэппи-энд». Разочарована. Мое впечатление, что два последних фильма Ханеке слабее «Белой ленты» и «Пианистки». Нет любви и нет того кино, что у него было раньше».

Знаете, после того как я посмотрел «Скрытое» и «Забавные игры», я жду от Ханеке только ужасного, а после «Любви» — еще более ужасного. Поэтому «Хэппи-энд» я посмотрел спокойнее и даже с некоторым облегчением. Мне показалось, что… ну, тупик это или не тупик, но это в любом случае не так жестоко, чем «Забавные игры», которые я с первого раза просто не смог досмотреть, а когда досмотрел, то у меня ужас вызвала эта картина. И главное — такой бессмысленный ужас какой-то. Я примерно понимаю чувства, которые движут режиссером, но я отказываюсь вовлекаться в эти игры. А он мне предлагает именно позицию вовлечения.

«Как вы относитесь к режиссеру Лине Вертмюллер?»

Не знаю совсем. Всего знать не будешь.

«Получается у вас, что Мефистофель — это трикстер, который борется с Фаустом. Ведь в легенде (в одном из вариантов) Фауст уходит из-под власти Мефистофеля, Саламандра уничтожает договор, но Мефистофель обещает вредить Фаусту на каждом повороте истории и жизни. И получается, что Фауст как персонаж, обладающий знанием, заряженный, если можно выразиться, любовью и желанием помочь людям, борется с трикстером — Мефистофелем?»