Один

Вы довольно близки к истине, потому что Мефистофель имеет, безусловно, некоторые трикстерские черты. Но вообще мне кажется, что герой Фауст — он обычно может обходиться и без соблазнителя. Ну, понятно совершенно, что, скажем, в «Докторе Живаго», которого Пастернак называл «Опытом русского Фауста», роль такого дьявола-соблазнителя играет Комаровский. В «Лолите» это Куильти. Ну, то есть такой персонаж присутствует. Но вместе с тем… Как ни странно, в «Тихом Доне» это Подтелков. Но, как ни странно, можно и без него. То есть Мефистофель — это фигура в этом мифе важная, но не императивная, не обязательная.

Конечно, у Мефистофеля есть трикстерские черты, но по большому счету он не бродящий плут, не бродящий шут, не учитель. Он косит под него, притворятся им, но на самом деле… Вот писал же Пастернак, что его страшно раздражает занудное, тупое плетение словес в образе Мефистофеля, он становился физически болен, переводя его реплики. И действительно, Мефистофель у него страшно болтлив, страшно липкая паутина, вот kotz такая (немецкого оригинала не зная, я не могу об этом судить, но подозреваю, что это так). То есть Мефистофель не трикстер уже потому, что в нем нет… Понимаете, его волшебство — оно скучное, оно такое… Он может все достать, но дать любовь он не может, спасти он не может. И главное, что дать смысл жизни он не может. Фауст его в результате получает сам в своем труде, и получает причем, заблуждаясь, поскольку просвещение состоит из таких заблуждений. Но Фауст, тем не менее, отказывается в конце концов от его помощи, потому что его помощь ничего дать не может. Я все-таки думаю, что Мефистофелю до трикстера очень далеко.

Другое дело, что некоторые черты трикстера есть у Воланда, и за этот счет в романе как бы появляется такая трикстерская тема. Но не будем забывать, что этот Воланд — это не более чем Остап Бендер, такое продолжение Бендера, подражание ему, если хотите. Мне очень смешно читать, что Булгаков написал «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» тоже. Конечно, это было не так. Конечно, Булгаков, желая написать роман, нравящийся Сталину, исходил из того, что ему понравился и был им лично разрешен «Золотой теленок» (запрещенный, кстати, Фадеевым, но Сталин через Бубнова разрешил). Вот мне кажется, что здесь Воланд сознательно срисован с Бендера, а свита Воланда — с Балаганова, соответственно, Паниковского и Козлевича. Но при этом все-таки я далек от мысли, что Воланд (он же Сатана) может быть трикстером. Он пошляк, а трикстер — нет.

«Как вы относитесь к творчеству Филиппа Майера?»

Совершенно с ним не знаком, к сожалению. Ну, может быть, вспомню. Может, когда-то что-то и читал.

«Прочитал по вашему совету «Something Happened». Как вы думаете, в чем трагедия Боба Слокума?»

Имеется в виду роман Джозефа Хеллера «Что-то случилось». Ну, трагедия его совершенно очевидна. Первая фраза романа, если вы помните: «У меня поджилки трясутся». Это наступающий в определенный момент кризис человека, когда он ощущает вот именно экзистенциальную неуверенность, отсутствие у него твердой позиции. Твердой позиции в жизни у него нет, он носим ветром, шатаем, зависит от всего. Это человек, вдруг осознавший, что у него нет своего Я. И в результате он может сформироваться, может стать, но может это сделать только ценой гибели своего сына, которого он в самом буквальном смысле задушил в объятиях. Это такая немножко история с утоплением Муму: стать решительным человеком Герасим может, только утопив Муму. Вот Боб Слокум задушил сына случайно — единственное, что ему было на свете дорого. А в конце, помните, вот эта знаменитая фраза: «Всем очень понравилось, как я стал командовать парадом».

Трагедия Боба Слокума, кроме того, в том, что он американский массовый человек, что он типичный представитель. Он не хочет им больше быть, ему хочется выломиться из этой предсказуемой жизни. Понимаете, там у него все коллеги — это Блэк, Браун, Уайт, Грин, Рэд. Они все цветами названы, и они неразличимы. Ему хочется осуществить свои тайные желания. Он ищет какой-то источник identity в воспоминаниях своей первой такой подростковой неосуществившейся любви, помните, этой девушки, которая покончила с собой, а до этого все хвасталась, что имела дело с командой футболистов. Забыл, как ее зовут. Бесконечно трогательные воспоминания, но все равно источником identity они быть не могут. Он, в общем, как-то свою жизнь проиграл, он растворил себя в обязательствах перед женой, в обязательствах перед коллегами, в обязательствах перед детьми.