Я с вами согласен, блатота очень старательно копирует Бендера. Но Бендер не блатной, Бендер — герой-одиночка. И неслучайно Бендер — кумир интеллигенции, а не блатных. А кумир блатных — это лирический герой Есенина, лирический герой песни «Ты жива еще, моя старушка?». Так что, видите, как раз блатота — это люди довольно строгого и примитивного кодекса, который, впрочем, они всегда трактуют в свою пользу. И они моралисты, как правило. С Бендером они ничего общего не имеют. Им до Бендера, как до звезды. Так что не бойтесь, пожалуйста. Чем больше будет трикстеров, как было их много в тридцатые годы, чем больше будет трикстеров, тем больше будет степень свободы.
«В какой степени популярность писателя зависит от попадания в определенный исторический момент? Он может быть абсолютно незначительным сам по себе. Тогда начинается мифотворчество вокруг его фигуры. Просто перечитал «Чапаева». И если бы это было написано не в 96-м, а в 2006-м, то получился бы незамысловатый постмодернистский роман, а тогда эта книжка стала культовой».
Василий, видите ли, после Пелевина писать, как Пелевин, — это уже не штука. Я помню, одна писательница (не буду ее называть) при мне говорила Пригову: «Я могу писать, как Сорокин». Он говорит: «После Сорокина это все могут». Это совершенно верно.
Пелевин написал это вовремя и первым — и книга стала культовой. И я не думаю, что в 2006-м такой роман был бы возможен. Он очень укоренен в реалиях, в смыслах, в проблемах девяностых годов. Мне кажется, кстати, что «Generation П» гораздо лучше, качественнее, потому что «Чапаев и Пустота» — роман, написанный внутри времени, а «Generation П» эту эпоху хоронит. О том, что от момента появления писателя зависит в огромной степени его репутация, писал еще Луначарский. Он говорил: «Очень многие душевнобольные авторы могли бы быть не замечены, но когда они появляются в душевнобольную или в кризисную эпоху, они становятся выразителями этой эпохи». Я думаю, что он имел в виду Хлебникова (а может быть, и нет). Но в любом случае, если бы Хлебников писал все то, что он писал, допустим, в семидесятые годы XIX столетия, если бы это было возможно, или даже в нулевые годы, когда он был еще более или менее, так сказать, нормален, — я думаю, что… Ну, правда, тогда по разным обстоятельствам «Ладомир» не мог бы и появиться. Но его бы тогда не заметили просто.
Конечно, писатель (это очень важно) должен появляться вовремя. Мне кажется, что такой писатель, как, скажем, Борис Вахтин, в шестидесятые был бы опубликован и произвел бы революцию, но поскольку он главные свои тексты написал в семидесятых, его судьба была — творить в подполье. Больше вам скажу: если бы такой персонаж, как Павел I, появился вовремя… но он появился в застой и стал олицетворением маразма. Поэтому рождайтесь вовремя.
Вернемся через три минуты.
Здравствуйте. Продолжаем разговор.
«Аркадий Северный с обидой и оскорбительно отзывался о Высоцком. Встречались ли они в жизни? Каково дружить с Кохановским, другом Высоцкого? Рассказывал ли он вам что-то эксклюзивное о нем?»
Рассказывал. Но все, что он рассказывал, написано в его весьма пространных мемуарах, в книге «Все не так, ребята…», где Высоцкий представлен в воспоминаниях многих современников, к Кохановского в том числе. Игорь Васильевич, или просто Васильевич, или просто Игорь (мы с ним, к счастью, на «ты», невзирая на некую разницу в возрасте), он довольно близкий мой приятель, мы часто видимся. И мне нравятся его стихи. И человек он достаточно яркий, невзирая, так сказать, на даже, может быть, некоторую избыточную свою резкость и такую безбашенность, которая вообще этой генерации была присуща.
Для Игоря Васильевича при всей его интеллигентности небольшая проблема — засветить в рыло. Ну, это как бы мне даже скорее нравится в нем, потому что мне нравятся люди, которые мало чего боятся. Ну, он нормальный такой, невзирая, так сказать, на славу свою и на добрую тысячу написанных им эстрадных номеров, на замечательные, по-моему, поэтические баллады, рассказы в стихах, в которых он большой мастер, не ниже Вадима Антонова, мне кажется (а тот был лучшим в этом ремесле). В общем, невзирая на все свои замечательные достижения, он, как мне представляется, человек-то довольно такой нормальный, без пьедестала.