Один

«Венедиктов обещал сделать радиопостановку «Гадкие лебеди». Насколько я знаю, она до сих пор не сделана. Нельзя ли его попросить выполнить это обещание?»

Ну, знаете, вот совершенно независимо от его обещаний, я в ближайшее время буду начитывать несколько книг Стругацких в издательстве «Ардис», в издательстве аудиокниг, и читать попутно на тех же дисках небольшие лекции по ним. В первом мы начитаем «Пикник», потом — «Далекую радугу», которую я мечтаю начитать всю жизнь (это мой способ сделать по ней фильм или радиопостановку), а потом — «Гадких лебедей». Ну, «Гадкие лебеди», как вы знаете, сейчас отдельно не существуют, а это часть романа «Хромая судьба».

«Ваше мнение о введении в школах предмета «Психология»? Об этом говорили после нападения учащихся в пермской школе. У нас психолог был, но, как мне вспоминается, ученики к нему не ходили, стеснялись, не хотели быть белыми воронами. Зато у нас есть предмет «Обществознание». Он близок к воспитанию в детях нормальности, но, видимо, его мало. Вопрос также о ваших любимых американских сценаристах. И были ли случаи, когда писателю приходилось подрабатывать на сценариях к фильмам?»

Вот второй ваш вопрос гораздо проще. Конечно, были. И масса писателей в Голливуде подрабатывали. Наиболее известный пример — Фолкнер, у которого никогда это не получалось. И он писал Рональду Рейгану, своему частному собеседнику, неглупому очень актеру, впоследствии американскому президенту, он ему писал: «Думаю, что над моими сценариями смеялись бы даже лошади на моем ранчо, хотя мне кажется, что они слишком умны, чтобы читать такую дребедень».

Помимо Фолкнера, была масса литераторов, в диапазоне от Чивера до Беллоу, которые пытались в разное время продать сценарий, написать сценарий. Даже у Трумена Капоте, который прекрасно знал Голливуд и при этом чувствовал психологию зрелища, психологию действа, ничего не получилось. Сценарист — это отдельная профессия, отдельная работа. Я недостаточно знаю американских сценаристов, чтобы их называть. То есть у меня есть любимые фильмы, но любимых сценаристов, подозреваю, все-таки нет. Из тех сценариев, которые я высоко ценю (сейчас просто лень гуглить), это сценарии замечательного человека, он же и режиссер… «Вечное сияние чистого разума». Это из тех сценариев, которые мне кажутся очень высококлассными.

Гораздо проще мне перечислить любимых российских сценаристов. Это Наталия Борисовна Рязанцева, которую я очень люблю и высоко ценю — и как сценариста, и как прозаика. Это Дунский и Фрид, безусловно, гениальные мастера интриги и диалога репризного, американского. Это Александр Леонардович Александров. Я даже не называю Александра Миндадзе, потому что Миндадзе не сценарист, во-первых… Ну, не только сценарист. Он сейчас уже и режиссер, во-первых. А во-вторых, Миндадзе — это просто первоклассный писатель, создатель совершенно новой прозы. Насколько я понимаю, такое серьезное отношение к его творческому методу разделяет еще только Сергей Самсонов из писателей более или менее известных. А так, в принципе, я со стороны литераторов всегда встречаю большой снобизм относительно сценаристов. Но Миндадзе — это первоклассный прозаик, один из лучших сегодня прозаиков. И каждый его новый фильм, каждая его новая киноповесть очень сильно расширяет границы моих представлений о его возможностях.

А теперь — что касается предмета «Психология». Понимаете, я вот на семинаре в «Новой школе», на «Бейкер-стрит», на такой мастерской, я обсудил историю с пермским нападением. Мне кажется, что у современного ребенка, хорошего ребенка, умного, любое насилие вызывает огромную брезгливость. И поэтому все-таки вот то, что там произошло — это очень маргинальное явление. Правда, это сопровождалось потом поножовщиной в Челябинске. Но моды на это не возникнет, вот это я вам скажу точно. Потому что вот это новое поколение, которое интеллектуально очень продвинуто (и не только в лучших образцах, а в целом), оно испытывает к насилию брезгливость, оно у них вызывает скуку. И правда, все-таки это очень маргинальное явление.