Один

Не знаю таких примеров. Понимаете, эта абстрактная идея Уайльда, что Сибил Вейн полюбила Дориана Грея и утратила способность играть на сцене. Обычно бывает наоборот: любовь счастливая или несчастная человека увеличивает, придает ему масштаб. Единственный случай, известный мне, когда любовь убила художника — это когда Бальзак женился на Ганской и сразу после этого умер от неизвестной болезни. Но вы знаете, Бальзак слишком поздно женился, и насколько я знаю, он очень этого не хотел. Не хотел до такой степени, что его это внутреннее противоречие и разрушило. Так считал Зощенко.

А мы вернемся через три минуты.

_{РЕКЛАМА}

Тут крайне интересные еще вопросы с форума свежие, я к ним вернулся ненадолго.

«Слушал вашу лекцию о Ксении Собчак, как герое русской литературы. Вы ставите Лизу Хохлакову в параллель разбойнице, но в романе Достоевского Лизе многое прощается за то, что она больна. Это другой случай, чем маленькая разбойница, а тем более Собчак. Собчак уже давно не девушка, она порвала с образом маленькой разбойницы, и ей нужна инициация. Взрослый образ пока не придуман, как и тот шаман, который инициацию проведет».

Маша, я не думаю, что она ушла от инфантильного образа. Наоборот, очки ее инфантилизировали, сделали ее похожей на первую ученицу. Даже родив, даже повзрослев, даже выдвинувшись в президенты, Собчак ни в поведении, ни в матрице своего сознания не избавилась от молодости, от детства. И это правильно, она противопоставляется Путину еще и потому, что она молодая и свежая. И она героиня молодых. И ей совершенно не нужна эта инициация, для нее такой инициацией могла бы стать вот эта взрослая должность — победа, серьезный процент, партия. Но она на этом потеряла бы огромное обаяние. Я думаю, что только через материнство здесь возможна какая-то смена имиджа.

И кстати говоря, думаю, что Лиза Хохлакова во втором, главном романе дилогии о Карамазовых, ненаписанном, должна была стать женой Алеши и матерью его детей.

«У ее безбашенности высокопоставленные тылы, поэтому риск небольшой».

Дорогая моя, у нас у всех есть высокопоставленные тылы. Ну кроме Навального, но за Навальным тоже стоит общественное мнение, молодежь, может быть, Запад. Защита у всех есть — храбрости ни у кого нет, понимаете? Конституция в конце концов есть, там все гарантировано, надо просто уметь выигрывать суды. Так надо уметь судиться, надо уметь возражать государству. Если ему серьезно противостоять, можно одерживать крошечные победы, можно отжимать.

Вот именно этим, кстати, и занимается Ним в журнале «Неволя», и именно поэтому этот журнал не нуждается в государственном спонсировании и не берет его, а выживает сам. И я надеюсь, что… Кстати, уже приходят всякие предложения — спасибо, я все перешлю.

Я что хочу сказать? Не надо говорить о высокопоставленных тылах. Человеку все равно страшно делать первый шаг. А тылы, не тылы — гарантии ничто сейчас не дает. Вы думаете, сам Путин что-либо сейчас гарантирует? Да как только вы перестанете быть ему нужны, он сдаст вас немедленно, потому что он-то как раз движим инстинктом власти. Никаких тылов, по большому счету, нет ни у кого. Единственный тыл всякого человека — это его решимость и готовность действовать. Вот стартуйте и начинайте.

«Недавно прочитал лекцию в «Яндексе» про деньги, как героя русской литературы. Прочтите «Время как герой». Знакомы ли вы с концепцией времени у Бергсона?»

У Бергсона знаком, у Делеза не знаком, я Делеза совершенно мало знаю. Понимаете, Макс, я попробую лекцию про время. Но разговоры про время мне никогда не казались серьезными, потому никогда не казались интересными. Я не воспринимал его как физическую категорию. Вот Козырев воспринимал, и это повлияло на Стругацких через Бориса, который был Козырева непосредственным учеником. А для меня путешествия во времени, возможность манипулировать временем, как в романе «Агафонкин и время» у Радзинского-младшего, это может довести до безумия. Но время как герой — это, по-моему, неинтересно. Вот деньги — это герой, такой веселый, жизнерадостный, как кровь. А время для меня слишком абстракция.