Обыкновенные девчонки (сборник)

– Да, пожалуй, многовато, – сказала она. – Вероятно, поэтому-то Стелла просила меня сегодня освободить ее от обязанностей председателя совета отряда.

– Ах, просила? – обрадовалась Антонина Степановна. – Вот и прекрасно! Я тоже очень прошу вас об этом.

– Подумаем, подумаем, – сказала Надежда Ивановна, – но прекрасного я в этом ничего не вижу. Скажите, пожалуйста, вы работаете где-нибудь?

– Разумеется. Я – пианистка. Концертмейстер.

Надежда Ивановна посмотрела на Антонину Степановну, и та, поняв ее взгляд, объяснила:

– Я работаю последние годы в клубе одного завода. Там большой самодеятельный коллектив, и я аккомпанирую певцам, скрипачам, виолончелистам. Разучиваю с ними партии, выступаю с ними в концертах.

– И вы никогда не помогали нам! – с упреком сказала Надежда Ивановна. – А ведь у нас такие чудесные, талантливые девочки! В нашей школе бывают очень интересные концерты, постановки. Вот, например, Ирина Павловна Снегирева, мать Стеллиной одноклассницы. Она художница и всегда делает для нас декорации, эскизы костюмов. А иногда даже сама мастерит эти костюмы.

– Право? – заинтересовалась Антонина Степановна. – А я и не знала. Художница, вы говорите? Странно, что Стелла мне никогда не говорила про девочку этой художницы.

– А она вам вообще рассказывает про школу?

– Очень мало.

– Понятно, – сказала Надежда Ивановна. – Так я и думала.

– Не знаю, что именно понятно вам, – заметила Антонина Степановна, – а я вас не понимаю.

– Попробую объяснить. Мне кажется, что Стелла не находит в вас сочувствия к своему главному делу.

– К какому это главному делу? К делам пионерского отряда, что ли?

– Не только. К жизни своей школы, своего класса. К чему бы вы ни готовили свою дочку, Антонина Степановна, она десять лет должна прожить в стенах вот этого здания, – и Надежда Ивановна обвела рукой вокруг себя, – здания, в которое вы до сих пор не удосужились заглянуть.

– Мой муж иногда бывает на собраниях, – сказала Антонина Степановна, но голос ее звучал уже не так уверенно, как раньше.

– «Иногда бывает на собраниях»! – повторила с укором Надежда Ивановна. – Но ведь вы же сами знаете, что эти ваши слова – пустая отговорка. Так ли вы относитесь к тому, что вас по-настоящему интересует? Нет, вы, очевидно, думаете, что Стеллу воспитываете только вы, и только дома, а школа просто учит, дает какие-то необходимые, скучные знания. Не так! Совсем не так! Что бы вы ни думали, что бы ни говорили, а школа для вашей Стеллы – это настоящая школа жизни! И еще вот что я хочу вам сказать: вы, кажется, хотите, чтобы дочка ваша стала артисткой?

– Да, не скрою! Хочу! – решительно ответила Антонина Степановна. – В свое время я сама мечтала стать «знаменитостью». – Она криво и неловко усмехнулась. – Обстоятельства не позволили. Надеюсь, что Стелле это удастся. У нее определенно есть голосок, прекрасный слух, очень хорошие внешние данные, и я мечтаю, что из нее выйдет оперная певица.

– А я думаю, что ребенка десяти лет нельзя готовить ни к какой определенной специальности, – твердо сказала Надежда Ивановна. – Его следует растить хорошим советским человеком – смелым, деятельным. И знаете ли что? Этим вашим особенным воспитанием вы, может быть, готовите для Стеллы большое разочарование. Знаете ли, как это горько подавать большие надежды и потом не оправдать их?

– Знаю, – вдруг прямо и жестко сказала Антонина Степановна.

Она помолчала, потеребила перчатку.

– Да, да… – прибавила она, задумчиво покачав головой. – Может быть, в чем-то вы и правы… Во всяком случае, это хорошо, что мы сегодня с вами поговорили. Я подумаю. Я непременно подумаю.

И она неожиданно крепко пожала руку Надежде Ивановне своей большой, сильной рукой.

У Насти Егоровой

– Мама, – сказала Катя, – я уже сделала все уроки. Можно мне теперь пойти к Настеньке Егоровой? Мы с ней сегодня будем писать Людмиле Федоровне письмо. От всего класса. Нам поручили. А завтра девочки подпишут.

– А который час? – спросила мама.

– Еще нет семи.

– Ну иди. Только смотри – к половине девятого будь обязательно дома. Успеете написать свое письмо?

– Думаю, что успеем.

Катя надела пальтишко и бегом побежала к Настеньке.

На улице было очень хорошо. После нескольких дождливых дней опять потеплело. Сквозь легкую дымку тумана светились фонари – круглые матовые шары на черных треножниках. Еще не совсем стемнело, и казалось, что фонари светят просто так – для собственного удовольствия. Над крышами домов небо было еще красноватое, и ветви самых высоких деревьев чернели тонкой, четкой сеткой на розоватых облаках.

С удовольствием вдыхая запах вялых листьев, шуршащих под ногами, Катя пробежала по дорожке бульвара и свернула в переулок. Здесь, на четвертом этаже высокого дома с балконами, жила Настенька.

На двери ее квартиры висела бумажка с надписью: «Стучать». Катя сразу узнала Настин почерк. Она постучала сперва тихонько, потом громче, а потом обоими кулаками.

«Неужели никого дома нет?» – подумала Катя и забарабанила по двери еще сильнее.

– Иду, иду-у! – донесся за дверью Настин голос, и сейчас же щелкнул замок.