Обыкновенные девчонки (сборник)

Когда Катя в красном шерстяном платье и с белыми бантами в косах вернулась к елке, бабушка уже поставила на стол самое большое блюдо со своим знаменитым новогодним пирогом и теперь проверяла, есть ли перед каждым прибором бокал и бумажная розовая салфеточка. Бабушка была в своем парадном темно-синем платье с высоким воротником, а под самым подбородком у нее красовалась брошка, которая ужасно нравилась Кате – эмалевая ласточка с рубиновым глазком. Когда бабушка поворачивалась, глазок у ласточки так и поблескивал. Эту ласточку бабушка обещала подарить Кате в день окончания школы.

Катя посмотрела на часы. Было и поздно и рано – одиннадцать часов. Обычно в это время Катя уже спала, а сегодня надо было ждать еще целый час, пока наступит Новый год. Шестьдесят минут… Минутная стрелка двигалась так медленно, что, казалось, никогда-никогда ей не обойти этот небольшой белый круг.

Катя отвернулась и посмотрела в окно. В доме напротив уже зажгли елку. А вон еще елочка, маленькая-маленькая. Эта, видно, стоит на столе.

Катя опять поглядела на часы. Стрелка за это время едва перескочила через две черточки.

– Бабушка, у нас, кажется, часы испортились. Стрелка почти не движется.

Бабушка засмеялась:

– Займись чем-нибудь, Катенька. Стрелки пойдут быстрее.

Но Катя сейчас ничем не могла заняться.

– Мишка, ты уже готов? – крикнула она и пошла искать брата.

Миша ползал по полу между своей кроватью и столом и что-то искал.

– Ты что тут делаешь? – спросила Катя.

– У меня пуговица от курточки оторвалась.

– Давай пришью.

Катя пришила пуговицу, и за это время совершенно незаметно прошло целых десять минут. Часы и в самом деле пошли быстрее.

В передней позвонили. Катя и Миша побежали встречать. Это был единственный новогодний гость Снегиревых – Петр Иванович Воркутов, тот маленький смуглый человек с бритой головой и седыми моржовыми усами, который седьмого ноября угощал их на Пушкинской площади конфетами «Золотая рыбка». На этот раз он принес другие конфеты, – у них было смешное название: «Ну-ка отними!» Петр Иванович вытер заиндевевшие усы платком, и они сразу стали черными.

– Дядя Петя, а я научился кувыркаться через голову не хуже, чем вы, – сказал Миша.

– Не может быть, – сказал дядя Петя серьезно.

– Пойдемте – покажу.

– Идем, идем.

Но показать свое искусство Мише не удалось.

– Петр Иванович, иди-ка сюда, – позвал папа.

Они оба прошли в соседнюю комнату, и там начался какой-то громкий разговор. Потом заговорил один папа. Катя и Миша слышали только отдельные слова: «напластование», «общее количество», «породы», «соли»…

– Ой, я боюсь, они долго будут разговаривать, – сказал Миша Кате. – У них какой-то очень научный разговор.

– Должно быть, папа свой отчет ему читает, – тихо проговорила Катя.

– А ты видела, какой у папы отчет? – с ужасом спросил Миша. – Во!

И он показал обеими руками.

Оба они с тревогой посмотрели на часы. Минутная стрелка, которая еще недавно еле ползла, теперь неслась на всех парах. Часы уже показывали без двадцати двенадцать.

– Надо маме сказать! – решительно предложила Катя. – Иначе все пропало!

Катя с Мишей побежали искать маму. Но мама уже сама шла им навстречу. Она была такая красивая, нарядная, как будто собиралась в театр.

– За стол, за стол, – сказала мама. – Прекратить ученые разговоры. Сергей, зажигай елку.

И все сразу переменилось. Большую лампу над столом погасили, а зато елка засветилась сверху донизу – от пола до потолка – десятками цветных огоньков. Красные, синие, зеленые, они мерцали в гуще ветвей, отражались в стеклах окон, в графинах и бокалах, в полированных дверцах буфета и в глазах у всех сидящих за столом. И казалось, что всю комнату заняла собой елка. Все смотрели на нее и говорили только о ней.

– Красавица! – сказал дядя Петя. – Ведь этакое простое дело – взяли обыкновенное дерево, навешали на него всяких побрякушек, а до чего хорошо!

Все на минуту примолкли. Большие мохнатые тени от колючих елочных лап шевелились на стенах, и в тишине слышно было только, как звучно отсчитывают время стенные часы.

– Включайте радио, – сказала мама.

Таня встала, воткнула вилку провода в штепсель, и комната сразу наполнилась веселым уличным шумом, шорохом колес по асфальту и протяжными гудками автомобилей.

– Красная площадь, – тихонько сказал Миша.

Но вот, как большое сердце, застучали часы Спасской башни.

Катя медленно оглядела сидящих за столом. Лица у всех были серьезные, торжественные. И казалось, что каждый думает о чем-то очень важном.

«Надо и мне задумать что-нибудь особенное, хорошее, – сказала себе Катя. – Учиться по-настоящему, не только ради пятерок, никого не огорчать, больше думать о других, чем о себе, и чтобы все, все были счастливы… И чтобы на земле не было войны, а был мир!»

А мерное постукиванье кремлевских часов уже сменилось гулкими, звонкими ударами. И часам Кремля вторили чуть надтреснутым, знакомым звоном старые стенные часы в доме у Снегиревых.

Когда и кремлевские и домашние часы пробили двенадцать раз, папа поднял свой бокал.

– С Новым годом! – сказал он.

– С Новым годом, с Новым годом! – подхватили все – и большие и маленькие.

Сразу зажглись все лампы в комнате, зазвенели ножи и вилки, и все за столом заговорили громко и весело.

– А я, между прочим, что-то видел под елкой, – сказал папа. – Ты не заметил, Мишук?

– Там ничего не было, – ответил Миша.

– А ты проверь, проверь. И ты, Катерина.

Миша опрометью кинулся к елке, а Катя смущенно пошла за ним. Оба наклонились к белой крестовине елки и увидели по обе стороны ее два пакета: один очень длинный, узкий, а другой – небольшой, но увесистый. Миша нырнул под елку и вытащил оба. На серой обертке было что-то написано цветным карандашом. Миша прочел и сказал:

– Это тебе, Катя, а это – мне.

И они наперебой принялись сдирать оберточную бумагу.

– Кажется, лыжи! – с восторгом сказал Миша, когда из бумаги высунулся темно-коричневый полированный, загнутый вверх носок.

– А у меня – коньки, – сказала Катя. – Ой, спасибо!

– Ужинать, ужинать, ребята! – напомнила мама. – Потом налюбуетесь.

Еще не кончился ужин, как неожиданно зазвонил телефон. Таня подбежала к письменному столу и взяла трубку.

– Лида? – спросила она. – Спасибо. И тебя тоже поздравляю… Скоро выйду. Жди меня в метро. У кассы…

Она с виноватым видом посмотрела на всех:

– Не знаю, что делать… Она будет ждать…

– Иди, иди, Танюша, – успокоила ее мама. – Повеселись там, потанцуй.

– Да ведь холодно, поздно, – вмешалась бабушка. – Ну куда она пойдет?

– Молодым никогда не холодно и никуда не поздно, – сказал Петр Иванович. – Я когда-то на студенческих вечеринках до утра под Новый год плясал. Идите, идите, девушка, я вам пальто подам.

И, подхватив Таню под руку, он потащил ее в переднюю.

– А мы что теперь будем делать? – спросил Миша.

– Спать, – коротко сказала бабушка.

Катя и Миша молча посмотрели на маму.

– Ну, пусть они еще десять минут потанцуют, – сказала она.

Папа завел патефон. Петр Иванович пошел танцевать с мамой, папа с Катей, а бабушка с Мишей. Но Миша сразу же наступил бабушке на мозоль, и она, охая, села на диван. Тем и кончился новогодний вечер.

Новый год начинается

И вот наступило утро первого января. Было еще совсем светло, и все в доме спали, когда Катя, стараясь никого не разбудить, на цыпочках вышла из комнаты и побежала по коридору мыться. Но Ирина Павловна все-таки услышала легкий скрип двери и осторожные шаги дочки.

– Это ты, Катюша? – негромко окликнула она.

– Я, мамочка, – шепотом ответила Катя. – Ты не беспокойся. Спи. Я все сама.

Но когда Катя оделась и причесалась, на скатерти уже дымился горячий кофейник, и мама, сидя у стола, приготовляла ей бутерброды в дорогу. Накормив Катю, она так закутала ее теплым шерстяным платком поверх мехового капора, что поцеловать дочку на прощанье ей удалось только в кончик задорного, чуть вздернутого носа.

– Веселись там, – говорила Ирина Павловна шепотом, осторожно снимая дверную цепочку и стараясь не скрипнуть дверью, – но смотри, будь умницей.

И мама, выйдя на лестницу, чуть не в десятый раз перечислила все, чего Катя не должна делать: не выходить на станциях, не сидеть на сквозняке, не отходить от Анны Сергеевны, не терять варежки и так далее, и так далее. И Катя в десятый раз дала «честное пионерское», что не простудится, не заблудится и ничего не потеряет.

На улице было мало народу. Видно, москвичи, встречавшие Новый год, еще не успели выспаться. Редкие прохожие торопливо шли по бульвару с поднятыми воротниками. Эти, видно, и не ложились вовсе и теперь торопились домой, чтобы подремать хоть часок.

Крепкий, плотный, схваченный морозом снег легонько поскрипывал у Кати под ногами. Кое-где поблескивали темные наледи, и Катя невольно вспомнила про свои новые коньки. Тяжелые, блестящие, немножко тупоносые, они лежат в углу комнаты на скамеечке, завернутые в голубую бумагу, и ждут, когда Катя обновит их. Завтра! Завтра же вместе с Таней они непременно пойдут на каток. Ну а сегодня?

Сегодня она поедет в поезде куда-то далеко, в новый, незнакомый город, увидит незнакомые улицы, незнакомые дома, новых людей… От этих мыслей Кате стало еще веселей, она даже слегка подпрыгнула от радости и бегом побежала к школе. Ей было жарко, и морозный ветерок приятно холодил щеки.

В вестибюле школы пахло елью и смолой, так же как и дома. Еще вчера огромная елка стояла здесь, в углу, а потом ее унесли в зал.

Катя увидела своих подруг, закутанных так же, как и она.

– Катенька, наконец-то! – обрадовалась Аня. – А я уже боялась, что ты не придешь.

– Ну вот еще! Я же сказала, что приду.

Аня Лебедева и другие девочки были сегодня похожи на кульки – их даже трудно было сразу узнать.

Оля Егорова, тоже в платке и валенках, держала в руках книжечку и что-то записывала.

– Снегирь прилетел! – весело закричала Ира Ладыгина. – Оля, запиши – нас уже семь! – И она добавила с улыбкой: – Оля всех нас записывает, чтобы мы не потерялись. Подумаешь – маленькие!

– А бывает, что большие хуже маленьких, – сказала Настя, обидевшись за старшую сестру. – Такую, как ты, Ирина, не мешало бы за руку вести всю дорогу.

– За меня не беспокойся, – отрезала Ира. – Я-то уж нигде не пропаду.

– Ну ладно, девочки, – остановила их Оля. – Не ссорьтесь.

Катя оглядывалась вокруг.

– А почему нас так мало? – спросила она. – И Анны Сергеевны еще нет… И Наташи. А Стеллу, наверно, не пустили?

– Ее никогда никуда не пускают, – сказала Лена.

Как раз в эту минуту входная дверь открылась, и вошли Анна Сергеевна, Стелла и еще какая-то незнакомая женщина в меховой, немного потертой шубе и в вязаном платке поверх низко надвинутой на лоб барашковой шапочки. Женщина крепко держала Стеллу за руку.

– Это Стеллина мама, – шепотом сказала Лена Ипполитова и толкнула Катю в бок. – Здравствуйте, Антонина Степановна!

– Здравствуй, Леночка! – ответила Стеллина мама. – Ты тоже едешь? Не боишься мороза?

– Нет, – сказала Лена. – Мама меня так закутала!..

Девочки между тем окружили Анну Сергеевну.

– С Новым годом, Анна Сергеевна! А мы на поезд не опоздаем?

– С Новым годом, с Новым годом! Не опоздаем, – ответила Анна Сергеевна, снимая очки и протирая их платочком. – Ну, сколько же вас собралось?

– Всего семь, – ответила Оля и поправилась: – Со Стеллой уже восемь… И я – девятая. А как же быть с остальными?

– Ну что ж, – сказала Анна Сергеевна, – поедем без них. Видно, остальных не пустили из-за мороза.

– Вот видишь, Стелла, – с укором проговорила ее мама. – Не пустили! А ты меня уверяла, что едут все. Идем-ка лучше домой!

– Ой, что ты, мамочка! Честное слово, со мной ничего не случится.

– Но ведь семнадцать градусов! – сказала Антонина Степановна. – А к вечеру будут все двадцать пять.

– В вагоне прекрасно топят, – успокоительно сказала Анна Сергеевна.

Стеллина мама с сомнением покачала головой:

– Не знаю, не знаю… По-моему, разумнее было бы вернуться. Ну да если тебе так уж хочется, Стелла, поедем, пожалуй.

Стелла испуганно посмотрела на мать.

– «Поедем», мамочка? – переспросила она негромко. – Разве ты тоже?..

– А что же делать? Не могу же я пустить тебя одну в такой мороз!

– Да ведь не одна же я поеду! – сердито и жалобно проговорила Стелла. – Ты посмотри, сколько нас! И Анна Сергеевна с нами, и Оля!..

– У Анны Сергеевны не двадцать пар глаз, а только одна. А Оля такая же девочка, как ты. За ней самой смотреть надо.

Стелла быстро обернулась и через плечо поглядела на Олю. Та отвела глаза и слегка покраснела.

– Что ты, мама! – Голос у Стеллы дрогнул, и на глазах показались слезы. – Ну как ты можешь так говорить! Оля – большая, она уже в восьмом классе! И потом, ведь ни одна мама, кроме тебя, не едет! Ну чего ты боишься?

– Хорошо, хорошо, погоди, – резко остановила ее Антонина Степановна. – Подумаешь, какое несчастье – мать хотела поехать с ней на елку!

Она отстранила Стеллу рукой и крупными шагами подошла к Анне Сергеевне.

– Вы меня простите, но у меня к вам большая просьба – последить за моей девочкой особенно внимательно.

Анна Сергеевна слегка нахмурилась:

– Хорошо, не тревожьтесь, я послежу. В дороге за каждой из них приходится смотреть особенно внимательно.

Стеллина мама немного смутилась:

– Да-да, я понимаю, конечно. Но дело в том, что Стелла подвержена ангинам…

– Хорошо, – коротко и сухо сказала Анна Сергеевна. – Будьте спокойны.

И, подозвав Олю, взяла у нее книжечку и принялась сама проверять, кто едет.

Катя почувствовала, что Анне Сергеевне почему-то не совсем приятен этот разговор, да и Оле как будто неловко. А уж девочки – так те просто боятся, как бы сердитая Стеллина мама и в самом деле не вздумала поехать с ними в детский дом.

«Ну а что было бы, если б это была не Стеллина, а моя мама?» – неожиданно мелькнуло у Кати в голове. И ей сразу представилось, как они с мамой вместе неторопливо идут по утреннему морозно поскрипывающему снегу (не за руку, понятно, как Антонина Степановна со Стеллой, а под руку – это совсем другое дело: за руку водят только маленьких). Входят вместе в школьный подъезд, и мама, как всегда, сразу же находит для себя работу: она поправляет на Ирке Ладыгиной большой шерстяной платок, застегивает под горлом у Лены Ипполитовой крючки, переплетает кому-то косу… Смеется, со всеми болтает, шутит…

Да, конечно, если бы на месте Стеллиной была бы ее, Катина, мама, все пошло бы совсем по-другому. И девочки были бы рады и Анна Сергеевна. А уж сама Катя была бы просто счастлива. Только мама ни за что не поехала бы, если другие матери не едут. Разве что в родительском комитете ей бы поручили или Анна Сергеевна очень попросила. А так, только чтобы проводить Катю, ни за что! Ой, что будет, если эта Антонина Степановна и взаправду поедет с ними? Ведь и сейчас уже она не отходит от своей Стеллочки ни на шаг. Бедная Стелла! Лена Ипполитова говорит правду: трудно ей, бедняжке, живется!..

Думая обо всем этом, Катя невольно повернулась и стала по очереди поглядывать то на Стеллу, то на ее суровую и чересчур заботливую маму.

«Ой, что это я? – спохватилась Катя. – Уставилась на них, как на диковинных зверей в зоопарке. Даже невежливо».

И, притворившись, что смотрит вовсе не на Стеллу с мамой, а на входную дверь, громко заговорила:

– Девочки, а где же Наташа? Неужели опоздает, и мы так и уедем без нее?

– Наташа с нами не поедет, – сказала Аня. – Она кашляет, и температура у нее тридцать семь и одна.

– Вот глупо! – сказала Ира Ладыгина. – Уж лучше было бы тридцать восемь и одна.

– Что это ты говоришь? – спросила Катя. – Почему тридцать восемь и одна лучше?

– Ну как ты не понимаешь? Не так было бы обидно. А то что же это за температура – тридцать семь и одна? Вовсе даже и не жар, а ты все-таки сиди дома.

– Да, правда, ужасно досадно, – сказала Катя. – Ну, мы вернемся и все ей расскажем.

Все вышли на улицу, и девочки построились парами. Аня, конечно, сразу же оказалась возле Кати, Настя пошла рядом с Леной Ипполитовой, Стелла – с Ниной Зеленовой, а Валя Ёлкина – с Ирой Ладыгиной. Несколько поодаль, оглядывая всю шеренгу, пошли Анна Сергеевна и Оля. Антонина Степановна шагала рядом с дочкой, но у входа в метро Стелла сказала:

– Мамочка, ну иди же, иди домой!

Голос у нее был робким и просительным. И Антонина Степановна, чуть поколебавшись, помахала всем рукой и отстала.

После ее ухода девочкам сразу стало как-то легче и свободнее. Все заговорили громче. Ира Ладыгина и Валя Ёлкина, схватившись за руки, обогнали Стеллу с Ниной и зашагали во второй паре вслед за Катей и Аней. Когда же раздвижная дверь вагона метро с мягким шумом закрылась за ними, они уселись все в ряд на кожаное сиденье, и у них началась такая веселая болтовня по всякому поводу и даже без повода, что вся компания чуть не проехала станцию «Курская».