Оборотень. Новая жизнь

Оглядевшись по сторонам, она увидела, что все мертвецы спят: они лежали на лавках, расставленных вдоль стен, среди золотых тарелок с остатками трапезы и брошенных винных кубков. Эти люди совсем ее не пугали, однако Герти чувствовала себя странно уязвимой по другой причине – как будто на ней не было одежды. Она пощупала свою руку. Оба кольца – обручальное и кольцо с бриллиантом, подаренное ей в день помолвки, – исчезли. А ведь она не снимала их почти пять лет, с тех пор как вышла замуж за Макса.

На всякий случай Герти осмотрела все вокруг, но колец нигде не было. И тут она вспомнила. Гулльвейг сказала, что поможет ей прогнать волка. Это она забрала ее кольца.

Герти возмутилась; она чувствовала себя обманутой. Какое право имела эта женщина красть ее драгоценности? И что это за бред насчет того, что они сестры? Герти внезапно бросило в жар: это было ни с чем не сравнимое чувство, когда вдруг обнаруживаешь, что стал жертвой вора.

Метрах в пятидесяти от нее находилась дверь, через которую ушла Гулльвейг, и Герти направилась прямо туда. Однако уже на ходу она неожиданно с удивлением выяснила, что дверь эта почему-то не приближается. Точнее, она становилась ближе, но стоило Герти чуть ослабить концентрацию, отвлечься, перевести взгляд на ряды спящих мертвецов по обе стороны от нее, как дверь тут же оказывалась на прежнем расстоянии.

Поначалу Герти решила, что каким-то странным образом возвращается в исходную точку, но, еще раз оглядевшись, поняла, что люди на лавках были уже другие. Стартовала она напротив свирепого китайского воина в доспехах из стальных пластин, вооруженного копьем с кисточками. Теперь же Герти стояла возле громадного зулуса с хорошо заметной дыркой от пули посреди лба; он спал, не выпуская из рук своего ассагая[47] и кожаного щита. Дверь по-прежнему была все так же далеко от нее. Когда же Герти оглянулась, она с удивлением поняла, что костер остался далеко позади, а выход из Чертога Мертвецов нисколько не приблизился.

Герти решила просто идти вперед и посмотреть, что из этого получится. Она была уверена, что рано или поздно проголодается или захочет пить, но пока что ничего такого не ощущала.

Она все шла и шла, мимо гоплитов[48] и раскрашенных синей краской кельтов, мимо изысканно одетых денди, у которых отсутствовало полголовы, мимо монгольских всадников и рыцарей в латах, мимо неряшливого вида первопроходцев Дикого Запада и английских солдат в безукоризненных красных мундирах. Здесь были погибшие воины всех возможных чинов и званий; их немыслимое количество поражало воображение. Герти казалось, что она идет по этому длинному чертогу уже несколько дней. Потеряв счет времени, не зная сна, не чувствуя усталости, она шагала мимо бесконечных рядов разлагающихся павших героев, а дверь все так же находилась от нее на расстоянии пятидесяти метров. В душе Герти начали просыпаться разнообразные чувства – беспомощность, одиночество, страх, что она больше никогда не увидит своего мужа. Положительные эмоции от пребывания в Вевельсбурге, которые она с таким трудом в себе взрастила, исчезли. Теперь Герти была уже уверена, что находится в замке, ставшем причиной ее кошмаров. Неужели она случайно забрела в один из его лабиринтов? Герти снова взглянула на свой палец, на котором должны были быть ее кольца, обручальное и подаренное в день помолвки, и мысленно прокляла Гулльвейг, которая их забрала. Дело было не в стоимости этих украшений, а в том, что они олицетворяли любовь Макса.

Однако на самом деле Герти не была беспомощной. Ее сверхчувствительность, которая, казалось, исходила от нее, словно тонкий аромат духов, продолжавший витать в комнате еще много часов после того, как она оттуда удалилась, проявилась в этом чертоге в новом качестве. Здесь Герти как будто чувствовала эмоции мертвецов, мимо которых проходила; их страхи, ярость, гордыня, строптивость, томление и внутренний трепет омывали ее на ходу, точно океанские течения, – тут горячее, тут холодное, тут бурное и турбулентное, а тут – исполненное нежности. Но это еще не все. Появление Герти, похоже, тревожило мертвецов, и они начинали волноваться во сне. Когда она проходила мимо, некоторые из них вскрикивали, произнося на разных языках одно и то же. Аула, Кема, Золзайя, Марианна… Все это были девичьи имена. Вдруг в голове у Герти прозвучали странные слова: «Таков твой жребий, Прекрасная Леди в Слезах».

А затем чей-то голос произнес нечто, показавшееся ей особенно знакомым:

– Сигюн!

Герти оглянулась, чтобы посмотреть, кто это сказал, и увидела на лавке огромного мужчину. На нем была туника, казавшаяся слишком маленькой для него; рядом лежало его копье. Лицо с русой бородой было обрюзгшим, бледным и распухшим, и Герти догадалась, что он, должно быть, утонул. Великан заворочался во сне.

– Скажи моей жене, что она была хорошей женщиной, умела держать рот на замке. Воспитай моих сыновей, как своих собственных.