Оборотень. Новая жизнь

Харбард разбудил оборотня в четыре пополудни, произнеся одно-единственное слово: «Получилось». Кроу еще раньше почувствовал кровь на старике; он уловил этот запах, когда они пробирались среди руин, а по вкусу, ощущавшемуся на губах и проявлявшемуся едва различимыми оттенками, неизвестными человеку, вервольф понял, кому эта кровь принадлежит. Так вот, это была кровь Харбарда. Кроу улавливал ее гормональный фон, в котором угадывалась решимость и еще кое-что – кисловатая нотка глубокой печали.

Несмотря на холод, Кроу вспотел. На короткие мгновения его сознание прояснялось, но затем он снова слышал в голове шипящий хриплый голос и вступал в битву со своим альтер эго, притаившимся у него внутри. Подняв глаза, Кроу заметил уже знакомую вывеску на магазине – точнее, на единственной уцелевшей стене. «Правительство призывает птицеводов повысить производство яиц. Не полагайтесь на удачу, настаивайте на том, чтобы в рацион птиц добавляли корма “Милкивей”». На ум оборотню пришла чисто человеческая мысль, и это его успокаивало. «Как могло получиться, – подумал Кроу, – что вывески уцелели в этом кошмаре?» Тем не менее в этом можно было увидеть историю его существования в миниатюре. По дороге в город Кроу нашел эту рекламу убогой. Теперь же, среди всех этих разрушений, она показалась ему очень знакомой и успокаивающей.

Сбежав из дома, где раскрашенный человек устроил бойню, Кроу не воспринимал окружающую действительность, и сейчас ему казалось, что многое он видит впервые.

В слабом свете блеклых, почти зимних сумерек город все еще курился дымом пожаров. Ковентри был полностью разрушен, и в какой-то миг Кроу даже усомнился в том, что эта разруха реальна. Это походило на какую-то мини-модель, грозное предупреждение о том, что произойдет, если против города будет применена вся мощь современных военно-воздушных сил врага. Однако это вовсе не было предупреждением. Это было иллюстрацией.

Кроу решил, что все это напоминает извержение вулкана или лес после пожара, однако слово «напоминает» было здесь неуместно: такое просто не с чем сравнивать. Это были руины прошлого, обугленные останки всего того, что существовало до этого, – tabula rasa, выжженный пустырь. Великий Один, главный бог его народа, покровительствовал поэзии и битвам. Для Кроу это было двумя сторонами одной медали – красота и разрушение. В голове у него беспорядочно всплывали строки из Уитмена, Элиота и Библии, на ходу переплетаясь с притчами, которые он еще мальчишкой слышал у костра. Здесь же пропадало все человеческое.

И множество разных домов, с их бытом, едой, ежедневными мелочами,
И улицы в городах, как полно бился их пульс, – и вот внезапно
Упала на это все, и на всех, и на меня, покрывая,
Упала тень облака, длинный и черный шлейф,
И я узнал смерть, мысль о ней и мудрое знание смерти[49].

Тут пронесся черный ангел, не ведающий запретов. Jarðd sal rifna ok upphiminn. Земля должна быть оторвана от небес. Асгард[50] в руинах, долина Итаволла в огне. «И простру на них руку Мою, и сделаю землю пустынею и степью, от пустыни Дивлаф, во всех местах жительства их, и узнают, что Я Господь»[51]. «Таков твой жребий, Le Loup arraché[52], – сказала она. – Разрушенная стена, горящая крыша и башня. И эти обрывки…»

Центр города, превращенный в доисторическую равнину, был в развалинах. От домов остались только сталагмиты обгорелых деревянных балок, и тем не менее в этих руинах были выжившие. Одинокий, наполовину обшитый досками и побеленный дом здесь, уцелевший квартал там, а между ними – большой пустырь, где когда-то стояло чье-то жилье.

Кроу и Харбард шли среди развалин все дальше. Размытое пятно по-прежнему полной луны с трудом просматривалось сквозь густую пелену висевшего над городом дыма.

Идя среди этого сюрреалистичного, черного от сажи ландшафта, они приблизились к дому. Рядом со ступеньками разрушенного здания лежало шесть накрытых чем-то трупов. Кроу показалось, что они похожи на мышей, которых выложил в ряд у заднего крыльца домашний кот. Эта картина вернула профессора в прошлое, напомнила о тепле домашнего очага, но затем все пропало. Все-таки это были люди. В Кроу сохранились и сострадание, и человечность, но складывалось впечатление, будто сейчас они больше не направлены на достойные этого объекты, а просто витают у него в голове, беспорядочно цепляясь за случайные мысли, и снова уплывают вдаль.

– Здесь? – спросил Харбард.

Кроу кивнул. Внезапно ему стало очень холодно.

Он взял фонарик и пошел вперед. Верхний этаж дома был снесен, но среди обломков виднелся уцелевший вход в подвал. Именно так он, Кроу, тогда выбрался наружу, а сейчас проникнет внутрь. Харбард с трудом следовал за ним: он дважды останавливался, чтобы присесть и перевести дыхание.