Обдириха

– Попросим кого-нибудь из монастыря перевезти нас. Я с вами поеду! – раздался голос Феди.

– А назад как? – уточнил Костя.

– А назад – с монастырской лодкой. К службе ж всё равно за людьми пойдёт.

Костя и Юля не возражали.

Решено было завтра посетить заброшенные деревни. Александра Фёдоровна снарядила им в дорогу кваса и свежевыпеченного домашнего хлеба; она пекла хлеб сама, как и некоторые женщины в деревне. Аккуратно завернула провиант в полотенца и положила в пакеты. Феде велела надеть чистую рубашку и шорты, ещё с вечера зачем-то отглаженные, и всех по очереди перекрестила на дорогу.

* * *

Ввосемь часов утра, как и договаривались, в дом Абрамовых зашла Юля, и ребята все вместе отправились в поход.

Они пришли на берег реки вовремя, но, ко всеобщему удивлению, угрюмый монах Георгий, пообещавший перевезти их на лодке на другой берег Пинеги, как правило, очень пунктуальный, опаздывал. Опаздывал он серьёзно, вопреки своим привычкам, и туристы уже начали беспокоиться.

– Может, он не придёт? – вопрошала Юля.

– Сорвётся всё тогда! Мне уезжать! И так у вас загостился, – нервничал Костя.

– Я пойду счас домой, возьму этюдник – и писать, – сказала Юля, самая уравновешенная из всех.

И ушла бы, если бы на другом берегу реки не показалась фигура. Она приближалась, и всё более отчётливо проявлялся долговязый мужской силуэт. Это был монах Георгий.

– Он пришёл! – воскликнула Юля обрадованно.

Однако монах не торопился. Он подошёл к лодке, не спеша отвязал её, неторопливо вставил вёсла в уключины и, немного поработав ими, повернул назад, причалил к прежнему месту, привязал лодку и медленно пошёл вдоль берега…

– Может, он нас не видит? – предположила Юля. – Давайте ему помашем.

– Эй! Эй! Мы здесь! Мы здесь! Перевези-и-те нас!!!

Монах, словно не замечая компанию, хотя не видеть ребят он не мог, так как Пинега в этом месте была не столь широка, удалялся, не обращая на них никакого внимания. Вдруг он остановился, оглянулся на ребят и зашагал дальше, в угор, по тропе, ведущей к монастырю.

Все были очень удивлены, даже ошарашены.

– Что будем делать? – спросила Юля.

– Пойдёмте вброд! – предложил Костя.

– Пойдём! – радостно подхватил Фёдор, одобряя его предложение.

– Нет, вброд я не пойду! У меня не тот наряд, – заявила Юля. Она была в белом лёгком платье.

Вдруг ребята увидели идущую на вёслах лодку.

– Эй! Перевезите нас! – закричали они радостно. – Наконец-то!

Упираясь шестом в дно, пожилой рыбак повернул к берегу, посадил ребят в лодку и повёз на другую сторону. Переезжая реку, они вспомнили про Георгия, и все трое подумали о необычности недавней ситуации.

– Странно как-то… Георгий. Непохоже на него… – заметила Юля.

Долгий путь вёл в заброшенные деревни. Сначала ребята шли лесом. Светло-голубой мох-ягель стелился в борах по низинам. Костя набрал в пакет этого экзотического северного мха. Потом путь лежал давно не паханными полями, поросшими травой выше пояса, сквозь которую приходилось отчаянно продираться, обретая многочисленные царапины на руках и лице. Лес уже наступал на поля…

И было очевидно, что если в ближайшее время сюда не придёт пахарь-оратай, то лес снова займёт пространства, ему когда-то принадлежавшие, – владения, отвоёванные у него столетия назад упорным тружеником-земледельцем. Время от времени ребята останавливались пофотографировать, передохнуть и отхлебнуть прохладного домашнего кваса.

– Здесь ведь, наверное, есть медведи? – во время одного из привалов спросила с опаской Юля.

– А как же! Этого добра хватает: и медведи, и волки бродят. Но ты их не бойся – сейчас они сытые, – сказал рассудительно Федя, и ребята отправились дальше.

Наконец вдалеке, за двумя растущими особняком кедрами с мохнатой игольчатой кроной, показались крыши домов с деревянными конями, а немного погодя – и сами избы… Вот она – всеми забытая деревня.

– Здесь совсем никто не живёт? – спросил Костя.

Федя отрицательно помотал головой.

– Совсем?

– Совсем, – твёрдо ответил мальчик.

Дорога, по которой пробирались ребята, служившая когда-то центральной улицей, сплошь заросла травой. Серые бревенчатые избы с деревянными конями и консолями – подобием ложного балкона, впечатляли своей добротностью. Эти огромные дома-пятистенки[12] с большими поветями[13] и взвозами[14], как угрюмые великаны, печально смотрели заколоченными глазницами окон и, казалось, хотели поделиться своей трагедией, высказать то, что выражали всем своим угрюмо-меланхоличным видом.

Дома отлично сохранились. В них вполне можно было жить, только не было жильцов. Словно тоскуя по своим обитателям, они, казалось, удручённо качали головами.

Стоять посреди забытой деревни и смотреть на заброшенные дома в июльский полдень, когда природа наполнена яркими солнечными красками, было невыносимо: какой-то неизбывной тоской веяло от этих серых строений; тоска передавалась ребятам…

Многие дома были заколочены, на некоторых висели тяжёлые амбарные замки, иные были вовсе не заперты; кое-где у дверей так и стояли когда-то поставленные приставки[15], словно хозяева отлучились ненадолго и вот-вот вернутся в своё жилище.