Обдириха

Слева от входа располагалась печь. Костя с размаху ударил ногой по закопчённой топке. Посыпалась на пол жёлтая глина.

Осколки кирпича, битые бутылки, старые «бычки» от сигарет валялись по углам бани. Видимо, молодёжь из соседних деревень приезжала сюда на лодках провести время. Костя заглянул во все крохотные отделения бани, отгороженные деревянными дверями, открыл даже печную заслонку топки, пошарил в дымоходе, залез в поддувало. Ничего не было, кроме мусора… Почувствовав некоторое разочарование, юноша провёл пальцем по закопчённому, треснувшему стеклу оконца (небольшой кусок его в углу был, очевидно, выбит или выпал сам); затем для чего-то попрыгал, стараясь как можно громче стучать подошвами кроссовок по дощатому полу старой бани, повертелся на месте и вышел, громко хлопнув дверью так, что она распахнулась от удара и вновь захлопнулась с характерным эхом.

Вернувшись обратно, Костя не обнаружил своих спутников. Стал звать их, но ответа не последовало. Заглянул в дом: их нигде не было… Между тем солнце стояло в зените, зной изнурял. Безудержно хотелось искупаться. Костя взглянул на часы: надо было торопиться назад, иначе опоздает к перевозу, а значит, и к автобусу, то есть придётся опять оставаться на несколько дней, так как автобус ходил только дважды в неделю. А оставаться было уже неудобно. Точнее, он так решил. А раз решил ехать, значит, надо ехать. Костя снова позвал своих спутников. И вновь никто не откликнулся. Уже всерьёз разозлившись, он резко дёрнул дверное кольцо соседнего дома, решительно вошёл внутрь и чудом не провалился в погреб: дощатый пол оказался гнилым.

Костя не поверил своим глазам, увидев сидящего на верхней ступеньке лестницы на второй этаж Федю, наряженного в белую косоворотку, вышитую красным северным орнаментом, с пыльной балалайкой в руках, а напротив него в акробатической позе – Юлю, замершую с фотоаппаратом.

– Вы что – обалдели?! Сказали же: ненадолго. Я их повсюду ищу, а они – фотографируют! Я опаздываю! Если ехать – то сейчас! – вспылил Костя.

– Что ты такой нетерпеливый?! Только посмотри, что я здесь в сундуке нашла: это ведь старинный наряд пинежского крестьянина! Примерь, может тебе подойдёт: там их два. Всё равно мы уже опоздали к пятичасовой переправе. Теперь Георгий повезёт только вечером после службы, – спокойным голосом сказала Юля, стоя с «Зенитом» наперевес.

Костя вышел из дома и быстрыми шагами, не оглядываясь, направился травой прямо через заброшенные поля. Жгучее чувство негодования переполняло его: «Эгоисты, безответственные эгоисты! Сколько раз я им твердил о своём отъезде, предупреждал о том, что надо успеть к переправе. Взял с собой часы! Надел на руку. Волновался за них, дураков: куда делись? А они спокойненько фотографируются! Наряды примеряют!» Злость ещё пуще разыгралась внутри, и Костя прибавил шаг.

Но неожиданно осенившая его мысль заставила на мгновение остановиться: Юля фотографировала пустым фотоаппаратом! Как она могла делать снимки без плёнки? Или неверно сказала мальчику, что та закончилась. Тогда зачем? Чтобы поторопить? Но почему же сама не спешит теперь? И задерживает его? Какой-то неприятный холодок от этой непонятной загадки пробежал по телу парня. Он зашагал было дальше, но услышал шелест раздвигаемой травы и обернулся: за ним, смешно шлёпая по земле, бежал Федя с двумя полиэтиленовыми пакетами в руках.

Догнав Костю, он тронул его за руку и, не успев отдышаться, затараторил, заглядывая в глаза:

– Там, там брод есть. Пойдёмте.

– Уверен? – Костя недоверчиво посмотрел на запыхавшегося мальчика, но в его голосе послышалась надежда.

Пепельные волосы пацанёнка смешно топорщились на макушке, огромные, широко распахнутые глаза смотрели открыто и честно – прямо на Костю.

– Я знаю. Я покажу, – уверял он.

Костя ничего не ответил и пошёл вслед за мальчиком.

Они остановились у крутого обрыва. Костя снял рубашку, джинсы, кроссовки, положил всё в пакет из-под провианта, предварительно бережно завернув в одежду дорогой фотоаппарат, одолженный в путешествие у тётки. «Смотри, не разбей нигде. Привези обратно. Это – память о муже», – вручая его, наказывала тётка.

Федя тоже разделся, запихнул одежду в пакеты, набитые добытыми в заброшенной деревне трофеями в виде глиняного горшка и небольшого туеска, самодельной ложки, деревянного ковша и ещё каких-то мелких предметов крестьянского быта (Костя не успел разглядеть, каких именно).

– Куда понабирал столько добра?

– Всё для музея! – деловито ответил мальчик.

– Давай, я донесу, – Костя взял у Феди один из пакетов. С другим Федя наотрез отказался расстаться. Не расстался он и с ковшом, предусмотрительно вытащив его из пакета и взяв в освободившуюся руку.

Подоспевшая Юля идти вброд отказалась наотрез.

– Да и вам не советую, – добавила она, и Косте вновь в её голосе послышалась скрытая насмешка.

– Нет, мы уж как-нибудь решимся, – твёрдо ответил он.

С этими словами раздевшиеся Федя и Костя спустились к воде.