Обдириха

Зайдя в баню, парень почувствовал себя неуютно. И, несмотря на то, что на полке́[11] лежал фонарь, какая-то непонятная тревога поднималась со дна души. Он не мог понять причину этой тревоги. Вспомнились слова хозяйки: «После двенадцати в баню не ходят», которым в то время он не придал серьёзного значения – ему просто было очень любопытно. Теперь же Костя стоял посреди бани, испытывая явный душевный дискомфорт. Он постоял не больше тридцати секунд и, не раздумывая, открыл дверь, вышел из бани и зашагал к дому.

«После двенадцати не моются», – стояли в ушах слова Александры Фёдоровны.

«Нет, какая обдириха?! Просто устал за день».

* * *

Язакончил поливать грядки, мама! – радостно закричал Федя, вбегая в дом, и тут же схватил со стола красное наливное яблоко, явно привезённое издалека в местные магазины; этот фрукт – редкость в северных краях. Вгрызаясь в сочную мякоть крепкими молодыми зубами, Федя залез на табуретку и принялся на ней раскачиваться, поглядывая в окно.

– Федя, – позвал мальчика Костя, – что это за обди́риха, или обдири́ха?

– Обдириха. Ну… она в бане живёт… – Федя почему-то перестал грызть яблоко, и улыбка сошла с его лица. Он не настроен был говорить, и Костя хотел было идти, но задержался, вспомнив про вчерашний этюд: решил посмотреть, как он сохнет.

– Я видел однажды обдириху, – вдруг очень серьёзно сказал мальчик.

Несмотря на свой юный возраст, Федя не производил впечатления болтуна или фантазёра, любителя рассказывать выдуманные истории.

Костя остановился, взял табурет, сел напротив, жадно заглядывая Феде в глаза, словно пытаясь прочесть в них ответ.

А Федя простодушно смотрел на него своими серыми светлыми ребячьими глазами.

– Ладно тебе, Федя, – сердито сказала, махнув рукой, заглянувшая в этот момент в горницу сестра Александры Фёдоровны, Галина, очень полная женщина с отёкшим, нездорового цвета лицом.

– Я правда видел! И мама тоже знает.

– Ай… – проворчала себе под нос Галина и вышла.

– Ездили мы однажды с ребятами всем классом на тот берег, – торопливо заговорил пацанёнок, указывая рукой за окно на реку, – там совхоз «Новый путь» был, и деревни заброшенные остались: Летопала, Ежемень, Смутово.

– А почему эти деревни стали заброшенными?

– Как пришли сюда коммунисты, это самое… программа была, короче, по переселению деревень: ну, то есть, малые деревни должны были соединяться, переходить в большие. Много наших пинежских крестьян пострадало… А кто-то, может, и рад был: там у них ни медпункта не было, ни школы; хлеб туда раз в три дня завозили, понимаете? Люди стали переселяться, побросали свои дома. Ну и… короче, бань много в этом Смутове осталось. Там раньше бани старые, по-чёрному топились, значит… И я чего-то отбежал, отбежал от наших. Они там, в стороне, были, – Федя смотрел Косте в глаза, при этом нервно жестикулируя. – Вдруг интересно стало мне. Стою там чего-то возле старой бани. И, знаете, слышу: как будто звук какой-то, будто кто-то стучит по стеклу так: тук-тук-тук-тук… Поднял голову, смотрю, а из банного окошка… – он осёкся, в глазах мальчика появился страх, – по стеклу стучит кто-то… И там рука такая… Чёрная, тощая такая, виднеется… – Федя замолчал.

– Страшно стало, Федя?

– Да. Я испугался. Хочу кричать – не могу. Ногой двинуть не мог! Как будто к земле прирос. И тут рука, чёрная, жилистая такая, и когти у неё, как у птицы или зверя какого хищного. И двумя пальцами меня так манит, манит к себе. Согнула пальцы и манит. Я задрожал весь… Не помня себя, развернулся и, не оглядываясь, бросился бежать к нашим.

– Он прорыдал весь день, не тревожьте его! – раздался голос Галины откуда-то из глубины дома.

– Так ты видел обдириху? Какая она всё-таки? – не унимался впечатлённый рассказом мальчика Костя.

– Да говорю же: худая, жилистая… Только такая чёрная рука с когтями.

– Как моя рука-то?

– Да нет же!.. Объясняю вам… Как у птицы лапа, что ли… Тощая!.. Ладно об этом… – Федя замахал было руками, потом быстро сорвался со стула и убежал.

Весь день Костя провел в задумчивости. Вообще-то он допускал существование в природе потусторонних сил и инобытия, предполагая их в той мере, в какой каждый отдельный индивидуум считает возможными оные в своём сознании.

Федя, конечно же, не лжёт – это исключено.

Но мальчику могло и померещиться: разыгралось детское воображение… Кто знает?..

Вечером в дом Александры Фёдоровны зашла Юля. Костя стал агитировать её отправиться завтра на другой берег посмотреть заброшенные деревни – Ежемень, Летопалу, а заодно уж дойти и до дальнего Смутова, побродить там.

– Я с удовольствием бы там пофотографировала, тем более что уезжать пора. Говорят, там такой ягель! – восторженно произнесла Юля.

– Вот и мне пора. Может быть, завтра поеду, – сказал Костя.

– Только как мы переправимся на тот берег утром, если ты завтра поедешь? Автобус в семь часов: надо утром идти, если идти, – авторитетно заметила девушка.

– А следующий автобус когда?

– Следующий – только на той неделе.

– Тогда, точно, завтра поеду.

– Значит, поход отменяется, – заключила девушка.