o c24ec28d571a6d65

- Волк-то молодец, как раз Великий Пост закончится, он и повенчается уже, - завистливо

сказал первый парень. «Должен был опосля Покрова, но атаман его на север послал, к

остякам тамошним. Ты к Василисе-то ездил его?»

Григорий покраснел. «Конечно. Кажную неделю у них бываю, как он и наказывал».

- Смотри-ка, - вгляделся первый дозорный, - и вправду, не привиделось тебе, идет кто-то.

Как бы и не Волк».

Григорий перегнулся вниз и закричал: «Эй, там, просыпайтесь! Пищали к бою приготовьте,

на всякий случай».

- Нет, сказал первый парень, вглядываясь в людей, что медленно поднимались по

обрывистому склону Туры, - это наши. Только вот, - он нахмурился, и пересчитал их, - не

хватает у них кого-то.

В горнице было жарко натоплено. Ермак Тимофеевич, зевая, потирая со сна лицо, развернул

карту и спросил: «До коего места вы дошли-то?».

- Вот сюда, - показал кто-то из отряда. «Далее, на север, сказали нам остяки, и не живет

никто. По Тоболу дошли до Иртыша, а там уже – до огромной реки, остяки ее Ас называют.

Там и зазимовали».

Ермак усмехнулся, поглаживая бороду. «Вон, оно, значит как. Что Обдорский край есть, - мы

давно знаем, он, вместе с Югорией во время оно Новгороду Великому подчинялся, а опосля

того – царям московским. Так вот, значит, откуда река-та сия течет, что Обью именуется. Ну

что ж, - он погладил карту, - сие вести хорошие, спасибо вам за это? С Волком что? – Ермак

чуть помрачнел.

- Как буран был, так он вперед пошел, дорогу разведать, - ответил один из юношей, - и не

вернулся. Мы его пять дней на том месте ждали, все вокруг обыскали – не было его.

- Замерз, должно, и снегом занесло. Ну, вечная ему память, - Ермак разлил водки и поставил

на стол горшок с икрой. «Ну, отдыхайте тогда пока, недели через две Тура вскрываться

начнет, должно быть, теперь уж, пока дороги не просохнут, навряд ли куда-то пойдем

далеко, так, охотиться будем, и все».

Над крепостцей разносился мерный звук била. Григорий догнал Ермака Тимофеевича уже у

самой церквушки, и тихо спросил: «Атаман, а что про Волка – правда, это?».

- Правда, - тяжело вздохнул Ермак, перекрестившись на маленький, деревянный купол. «Ты

вот что, Григорий, - как ты его друг был самолучший, - поезжай-ка в стойбище, к Василисе. А

то бедная девка уж, наверное, для приданого и сшила все, а тут такое дело».

- Упокой его Господь, - вздохнул Григорий. «И вправду, бесстрашный человек был Михайло

Данилович, и погиб с честью».

Он чуть постоял на пороге церковки, и, пробормотав про себя что-то, сжав кулаки, шагнул

внутрь.

Григорий шел вниз по замерзшей Туре, изредка останавливаясь, чтобы поправить лыжи -

короткие и широкие, подбитые оленьей шкурой. «А если откажет она? – вдруг подумал

парень. «Куда мне с Волком равняться – тот и красавец был, и смелый, и язык хорошо у него

был подвешен. А я что?». Он внезапно разозлился и даже в сердцах сплюнул в снег. «Дом у

меня хороший, теплый, крепкий, мастер я, каких поискать, чего я ною-то? А что Василису я

более жизни люблю – если б Волк вернулся, я бы и слова о сем не сказал, другу дорогу

переходить невместно. А ежели я сейчас промолчу, так потом корить себя до конца дней

буду».

Он нащупал в кармане мешочки с порохом – для отца Василисы, - и, посмотрев на дымки,

что поднимались над лесом, стал выбираться на берег.

-С плохими новостями я пришел, Ньохес, - тихо сказал Григорий, когда они уже выпили. В

чуме никого не было, младшие дети спали за оленьим пологом, а Василиса с матерью еще

не вернулись с рыбалки.

- Что такое? – темные глаза остяка, и без того узкие, чуть прищурились.

- Волк погиб, - Григорий посмотрел на водку и налил себе еще. «Для храбрости», - подумал

он, и продолжил: «В буране пропал, замерз, даже тело не нашли».

- Упокой его Господь, - неуверенно проговорил Ньохес и перекрестился. Григорий только

сейчас заметил маленький деревянный крест на его шее. Остяк поймал его взгляд и

улыбнулся: «Говорил я Волку покойному – дочка покрестится, а может, и мы за ней. Ну и

окрестились, все. Николаем меня теперь зовут».

- За это надо выпить, - решительно сказал Григорий и вдруг улыбнулся: «Все же хороший у

нас батюшка Никифор, правильный. Насильно-то крестить – то дело последнее, надо, чтобы

сами приходили, вот, как эти».

- Я что хотел сказать, Николай, - вздохнул парень после недолгого молчания. «Я ведь тако

же – и дом у меня хороший, и мастер я на все руки, к тому же, как я кузнец, так Ермак

Тимофеевич меня с отрядами не посылает, в крепости я больше».

Остяк испытующе посмотрел на Григория. Тот покраснел и пробормотал: «Конечно, с Волком

мне не равняться, не красавец я».

Мужчина чуть усмехнулся и потрепал юношу по плечу. «Охотник ты меткий?».

- Птицу в полете снимаю, - подняв голову, ответил тот. «Никакой нужды она со мной знать не

будет, а что люблю я ее – думал я, куда мне, поставь меня рядом с Волком, так понятно, на

кого смотреть будут».

- Пей еще, - велел Ньохес. «Вот вернется сейчас – и все это ей скажи. Пусть решает. А мне, -

остяк улыбнулся, - мне ты по душе, Григорий».

Они стояли на берегу реки, всматриваясь в бесконечную, снежную равнину. Выглянуло