o c24ec28d571a6d65

-А это не опасно? – Эстер потянулась за печеньем. «Перевозить серебро только с

проводниками, без охраны».

-С каждым караваном я отправляю пять десятков вооруженных солдат - гордо заметил вице-

губернатор. «Так что никто и не посмеет приблизиться к испанскому серебру, донья Эстелла

– пока я тут, оно будет в целости и сохранности».

-Вы истинный слуга его величества, - горячо сказала Эстелла, - такими людьми, как вы, надо

гордиться.

Вице-губернатор зарделся, и, улыбнувшись, поднявшись, сказал: «Ну, нас должно быть, ждут

в столовой. Рыба свежая, донья Эстелла, утром еще в океане плавала»

-Вы нас балуете, - лукаво сказала женщина.

На часах собора пробило полночь. Донья Исабель отложила письмо, что писала старшему

сыну – он служил в колониальной администрации в Панаме, и вздохнула. Дверь осторожно

заскрипела. Муж вошел со свечой в руках, и молча, не глядя на нее, стал раздеваться.

-Дон Диего посоветовал обвенчать Каталину, - женщина так и лежала на боку, опустив

голову в ночном чепце на руку. «Говорит, не надо с этим тянуть, а то все будет только

ухудшаться. Я думала написать Мигуэлю – может, там, в Панаме он знает кого-то

подходящего?»

-Уж больно далеко, - пробормотал муж, ложась. «Все же пусть лучше она под нашим крылом

будет, тут».

-Тут не за кого ей замуж выходить, - сухо ответила жена и добавила, после долгого

молчания:

-Вот что, Фернандо. Там, у себя, на рудниках, или еще где-нибудь – делай что хочешь, плоди

ублюдков, а здесь столица и твой семейный очаг. Здесь твоя дочь растет.

Поэтому та индейская тварь, с которой ты сейчас слез – чтобы ты с ней больше не знался.

Хочешь – я ее выгоню из служанок, увози ее в горы, и живи с ней там. Но под моей крышей

чтобы этого больше не было.

Муж, не говоря ни слова, задул свечу и закрыл глаза.

Они медленно шли по узкой улице. Эстер подняла голову – крест Центавра висел в зените,

луна была полной, огромной, и в ее свете лицо Давида казалось совсем отстраненным –

будто это был не человек, а, - Эстер вспомнила предания, что ей пересказывала приемная

мать, - дибук, призрак.

-Дай мне разводное письмо, и я уеду, - едва слышно, не смотря на мужа, сказала женщина.

«Я тебе еще четыре года назад это сказала, когда…, - Эстер не договорила.

Она вернулась из Кальяо раньше, чем рассчитывала – дома было тихо и темно. Она застыла

на пороге, прислушиваясь, и осторожно прошла к двери спальни. Чуть подождав, Эстер

распахнула ее и увидела голову мужа – между смуглыми, широко разведенными ногами

Мануэлы, их индейской служанки.

Давид поднял глаза и сухо сказал: «Выйди».

Она стояла, прислонившись к беленой стене, когда муж, наконец, появился на пороге. «Хоть

бы оделся», - устало подумала Эстер.

-Ты не рожаешь! – яростным шепотом сказал Давид. «У тебя за три года было пять

выкидышей. Я не хочу жить с больной – я хочу жить с нормальной женщиной, которая

принесет мне сыновей. Я хочу детей – как любой мужчина!»

-От того, что ты сейчас делал, дети на свет не появляются, - не удержалась Эстер. Давид,

было, занес руку, но отступил, и, усмехнувшись, сказал: «Она уже беременна, третий месяц

идет».

-А, - равнодушно заметила Эстер. «Твои дети не будут евреями, - она помолчала, и,

издевательски добавила, - дон Диего».

-Мне все равно, - зло ответил муж, и захлопнул за собой дверь спальни.

Ночью он пришел к Эстер, и сказал: «Праотец Авраам взял себе наложницу, когда его жена

не могла рожать. Так что молчи и делай то, что я тебе скажу – иначе завтра я отправлюсь к

губернатору, и он узнает все – и про Кальяо, и про Панаму, и про то, почему испанское

серебро так и не добирается до Испании».

Она побледнела и спросила: «Чего ты хочешь?».

-Не вмешивайся в мою жизнь, - коротко ответил Давид. «Вот и все».

Мануэла легко родила – большого, здорового мальчика, - и сейчас опять была беременна.

-Даже если ты уедешь, я не смогу обвенчаться. Ты же знаешь, - тихо, ненавидяще, смотря

прямо перед собой, ответил ей муж. «У католиков нет развода».

«Отравить меня у него духу не хватит, - спокойно подумала женщина. «Тем более, что я

готовлю себе сама – они едят и свинину, и чего только еще не едят».

-Если ты, Давид, ждешь, что я с горя повешусь, - ядовито сказала жена, - то не дождаться

тебе этого.

Она пошла вперед, не оглядываясь, и Давид, посмотрев на ее прямую спину, прошептал:

«Господи, ну сделай уже что-нибудь, скорее!»

Он внезапно понял, что не знает – какого бога сейчас просил, и горько, мимолетно

улыбнулся.

За завтраком Мануэла посмотрела на него чуть раскосыми глазами и тихо спросила: «Может

быть, когда я рожу, ты признаешь Хосе? И это дитя, - она положила руку на живот,- тоже?

Пожалуйста, Диего».

Он, молча, собрал свои бумаги, и, наклонившись, поцеловал сына в смуглый, высокий лоб.

«Ты молодец, - мягко сказал Давид, - я видел твою тетрадь. Тебе всего недавно исполнилось

три года, а ты уже так хорошо пишешь, и читаешь бойко».

-Я стараюсь, - сын покраснел и добавил: «Мне нравится заниматься с доньей Эстеллой, она

добрая».

Давид ничего не ответил, и, еще раз поцеловав ребенка, вышел.

- Мама, - Хосе повозил деревянной ложкой по грубой тарелке, - а донья Эстелла всегда

будет с нами жить?