o c24ec28d571a6d65

Джованни, ты уважаемый римский гражданин, тебя все знают».

Джон помедлил и сказал: «Это единственный выход. Прямо отсюда ты пойдешь к какому-

нибудь своему знакомцу из коллегии кардиналов, и скажешь, что хочешь постричься.

Внезапное озарение, тебе во сне явился святой Франциск Ассизский, в общем, не мне тебя

учить. И сразу езжай в монастырь – куда-нибудь в горы, подальше».

-А потом что? – он хмуро отпил вина.

-Я распущу слухи, что тебя казнили – так будет спокойней, - ответил разведчик. «А через год

все уляжется и ради Бога – приезжай в Лондон, венчайся со своей дамой сердца, и живите

тихо в деревне»

-Я не могу с ней повенчаться. Пока, - еще более хмуро ответил Джованни. «Это Мария, жена

Куэрво».

-Вот же тебя угораздило, - хмыкнул Джон. «Ну, вы оба не мальчики, разберетесь без

кровопролития, думаю. Но ей тоже пусть сообщат о казни – если кто-то, хоть словом

проговорится о том, что ты жив – тебя ничто не спасет. И я не спасу».

Через два дня он стал послушником. А зимой, - он до сих пор помнил то пронизывающее,

ледяное горное утро, - он спустился из аббатства в деревню, и нашел в тайнике, что показал

ему Джон – записку. Краткую и ясную.

Он прочел несколько строк, и тщательно разорвав бумагу, пустив ее клочки по ветру, стал

возвращаться в монастырь, прося Бога только об одном – чтобы его сердце остановилось

прямо здесь, среди серых, скованных холодом камней.

Джованни тогда остановился и прошептал: «Господи, и дитя тоже. Ну, за что же ты так,

Господи. Ведь это могла быть моя дочь. Моя девочка, - он стиснул зубы, и потом, на

следующий день, оказавшись у тайника, положил туда ответ – тоже короткий. Тогда он и

принял обет молчания - на год.

-Девочка, - прошептал сейчас он. Джованни молился и за нее тоже – хоть она и умерла

некрещеной, без имени, хоть он и не знал – его ли было то дитя, - но все равно молился.

«Иначе, - подумал он, поднимаясь, - я не могу».

Он еще раз посмотрел на дорогу в Кальяо, и, вздохнув, сел за стол – за те несколько дней,

что он здесь провел, в трибунал святой инквизиции уже принесли пачку доносов –

большинство из них было написано безграмотными почерками, с ошибками, и надо было во

всех них разобраться, прежде чем назначать заседание.

Давид вымыл руки в серебряном тазу и ласково посмотрел на зардевшуюся девушку. «Вот и

все, донья Каталина, видите – ничего страшного. Бояться нечего, вы совершенно здоровы».

Она вздохнула, и, улыбнувшись, сказала: «Спасибо вам большое, дон Диего, вы такой

замечательный врач!»

-Ну, иди, милая, - жена вице-губернатора погладила дочь по голове, - переодевайся к обеду,

сейчас уже и за стол.

Девушка присела, уже у двери, и, все еще смущаясь, бросив взгляд на Давида, - вышла.

-Право, донья Исабель, - Давид улыбнулся, - она просто подросток. Все это пройдет, когда

она выйдет замуж. Я видел много таких пациенток – он стал собирать инструменты, - как

только они ложатся в брачную постель,– их и не узнать. Тем более, если она быстро

забеременеет».

Донья Исабель повертела в сухих руках кружевной платок. «Ах, дон Диего, - вздохнула

женщина, - все же она у нас единственная дочь. Сыновья выросли, кто в Панаме, кто в

Новой Андалузии, служат короне, а Каталина родилась, когда мне было уже под сорок, мы и

не ожидали ее. Все же ей только шестнадцать лет…».

-Ну, - Давид пожал плечами, - если тянуть, то все ее, - он помедлил, - неприятности только

усугубятся. Женщина должна носить, рожать и кормить – только так она будет здоровой».

-Да и за кого тут выходить замуж? – его собеседница пожала плечами. «Все порядочные

мужчины приезжают в колонии с женами, - вот, как вы, например. Не отдавать же девочку за

какого-то солдата. Ну, пойдемте, а то донья Эстелла, верно, соскучилась уже, - мой муж кого

угодно заговорит».

Давид ничего не ответил, только коротко поклонился, пропуская женщину вперед.

В зале, несмотря на то, что осень только начиналась, был зажжен камин. «Вы не

представляете, донья Эстелла, как уже холодно в горах, - вице-губернатор разлил вино.

«Пейте, это только вчера привезли из Кальяо, на тех кораблях, что пришли за серебром».

-Отличное, - улыбнулась Эстер, пробуя сухое, терпкое красное.

Оно оставляло на языке привкус дуба и немного – дыма. Женщина вдруг подумала о низком,

голубом небе над веселыми, мягкими холмами, о медленно текущей среди них реке, о

золотых листьях, падающих с деревьев, и почти услышала шелест крыльев птиц,

растворяющихся в прозрачной, осенней лазури.

-Вы улыбаетесь, - рассмеялся вице-губернатор.

-Пахнет Старым Светом, дон Фернандо, - вздохнула женщина и выпила еще. «Вы говорили,

что на рудниках зябко?»

-Ужасно, - вице-губернатор поежился. «Но, с Божьей помощью, донья Эстелла, это

месторождение будет давать нам значительно больше руды – мы пока только начинаем его

разрабатывать».

-А выплавлять металл вы будете на месте? – поинтересовалась женщина. «Или повезете

сюда, в Лиму?»

-Нет, зачем, - дон Фернандо, - такой же низенький и сухощавый, как его жена, - пожал

плечами. «Там стоит мастерская, так, что слитки прямо с рудников отправятся в Кальяо – на

мулах. Пока что раз в неделю, по пятницам, а там посмотрим».