o c24ec28d571a6d65

- Дак что мне мужу-то говорить, - после, стирая слезы со щек, спросила Василиса. «Куда иду-

то я?».

- Придумаешь что-нибудь, - пробормотал Яков Иванович, тяжело дыша, заворачивая на

спину ее сарафан. Василиса прижалась лицом к деревянному, хорошо обструганному столу,

и, вдруг вспомнив, как они пекли здесь пироги с Федосьей и Груней, чуть не разрыдалась

вслух.

- А Груня, наверное, к родителям, вернулась, - вздохнула девушка, укладывая ребенка в

колыбель. «Господи, ну как же мне дальше-то быть?».

Она посмотрела в темные, строгие глаза Богородицы, что глядели на нее из красного угла, и

вспомнила слова Федосьи: «От стыда никто из баб еще не умирал».

«А медвежонка моего как бросить?», - Василиса съежилась на лавке, обхватив руками

колени. «Пресвятая матушка, заступница, ну помоги ты мне, научи меня!».

Девушка вцепилась зубами в костяшки пальцев и вдруг, уронив голову в колени, вспомнила,

как здесь же, в этой горнице, слабо, чуть мерцая, горела свеча, в ту ночь, после ее венчания.

- Счастье мое, - тихо, одними губами сказал ей Гриша, гладя ее по растрепанным, темным

волосам. «Как я люблю тебя, так я, и сказать не могу».

Василиса вдруг почувствовала слезы у себя на ресницах, и чуть всхлипнула.

- Больно еще? – муж прижал ее к себе – нежно, ласково. «Ты отдохни, счастье, поспи, давай,

я за руку тебя просто подержу».

- Не больно, - целуя его, ответила Василиса. «Это как, - она вдруг задумалась, - как после

зимы в первый раз солнце увидеть. Так тепло, так хорошо, так бы и стояла, и грелась под

ним. Вот, - она почувствовала, что краснеет, и спрятала лицо у мужа на плече, - ты мне

солнце и показал».

- Ну, так давай еще раз покажу, - девушка почувствовала в полутьме его улыбку, и сама

рассмеялась: «До утра-то придется показывать».

Гриша, устраивая ее удобнее, заметил: «И днем тако же, мне атаман заради венчания

разрешил в кузницу-то завтра не приходить. Но, Василиса Николаевна, ты уж меня покорми,

с утра-то, а, то у тебя тут, - он коротко показал, - где, и девушка застонала, - вкусно, но

одним этим сыт не будешь».

Василиса, едва слышно рыдая, раскачиваясь, посмотрела на потолок избы. «Выдержит», -

подумала она, вставая, забираясь на лавку, осторожно снимая с очепа колыбель. Никитка

даже не проснулся.

- Он сытый, - подумала девушка, глядя на темные, загнутые реснички. « Долго проспит.

Дверь открытой оставлю, как заплачет, услышит кто-нибудь. Господи, что же я делаю, сие

грех смертный.

Лучше уж уйти с Никиткой в лес, замерзнуть там вместе. А он чем виноват? Кто покормит-то

его? Хотя нет, кто рядом с крепостцей из наших остяков, живет – там младенцы есть. Ну,

слава Богу, - она положила сыночка на пол, и единое мгновение смотрела на его лицо –

пристально.

- Медвежонок мой, - пробормотала Василиса, и, нежно устроив Никитку под лавкой,

выглянула в сени. Приоткрыв дверь во двор, девушка медленно взяла с полки, что устроил

Гриша, моток веревки, и, вернувшись в горницу, придвинула стол поближе к крюку, что

торчал из потолка.

- С лавки-то не дотянусь, - коротко подумала она, устраивая петлю. Девушка забралась на

стол, и, встав на цыпочки, привязала веревку на крюк. «Я легкая, - холодно вспомнила

Василиса, и накинула петлю на шею.

-Ты вот что, - распорядился отец, разгружая нарты у ворот крепостцы, - возьми сразу птицы

какой, и к Васхэ иди, а то в твой лабаз все не уместится. А я остальное отнесу.

- А нарты как же? – озабоченно спросила Федосья, набирая в руки рябчиков.

Тайбохтой рассмеялся. «Вашим людям они не нужны, а наши чужие нарты не возьмут, это

как у вас коня украсть – хуже греха нет».

- Как поохотились, Федосья Петровна? – крикнули ей с вышки.

- С Божьей помощью, до Троицы мяса хватит, - ответила она, стараясь удержать тяжелые,

скользкие тушки.

Дружинник подождал, пока Тайбохтой с дочерью войдет в крепостцу, и шепнул товарищу:

«Беги до Якова Ивановича, скажи – тут они».

Федосья толкнула дверь горницы и, подняв голову, увидела прямо перед собой темные,

измученные глаза подруги.

Рябчики с грохотом полетели на пол, Никитка, проснувшись от шума, обиженно заплакал, и

Федосья сухо сказала: «У тебя дите заливается, не слышишь, что ли? А ну грудь ему дай

немедля!».

Василиса медленно сняла петлю и сонно, не глядя на подругу, проговорила: «Сейчас

покормлю, и потом все сделаю».

- Сделаешь, сделаешь, - уверила ее Федосья, и, когда девушка оказалась на полу, отвесила

ей хлесткую пощечину.

-Ой! – вскрикнула Василиса, держась за щеку. «Ты что меня бьешь?».

- Да я б тебя убила, будь моя воля, - сочно сказала Федосья, поднимая орущего Никитку, и

расстегивая на Василисе сарафан.

Та подняла глаза, и, увидев крюк с раскачивающейся на нем петлей, побледнела. «Что

это?», - спросила Василиса, указывая на потолок. «Откуда оно здесь?».

Федосья погладила шумно сосущего мальчика по русым локонам, и, вздохнув, ответила:

«Сие ты сама сотворила, подружка. А теперь корми, и все мне рассказывай, ничего не таи в

себе».

Тайбохтой развесил птицу по стенам лабаза, и, отступив на шаг, усмехнулся: «Ну, теперь не

проголодаются».

Он заглянул в бочку с квашеной рыбой, и, поведя носом, сказал сам себе: «Надо Ланки