o c24ec28d571a6d65

милость, наверное, так по душе пришлось, когда Кучум с Карачей меня вдвоем, непраздную,

насиловали, что я хочу повторить сие. И нужник у хана чистить мне понравилось, и задницу

ему языком вылизывать. Для сего и вернулась, да, а как же».

Чулков вдруг покраснел и отвернулся от нее.

- Батюшка мой, - жестко продолжила Федосья, - кочует, и не с Кучумом не знается. Тако же и

я. Нет у вас никакого права моего отца в остроге держать, я, ежели надо, до царя Федора

Иоанновича дойду, а правды добьюсь, - она вздернула подбородок.

- Крестится твой отец, тогда и выпущу его, - буркнул Чулков. «Глядя на него, и остальные

остяки в святую церковь не приходят, а нам сего не надобно».

- Ну, ваша милость Яков Иванович, так быстро все не делается, - раздался из сеней голос

батюшки Никифора. «Поговорил я с Тайбохтоем-то, упорствует он, надо его увещевать, -

мягко, а на сие время требуется».

- А ты не тяни, поп, - буркнул Чулков. «Вона, прорубь на Туре, окунуть его и дело с концом».

- Зачем силой-то, ваша милость, - еще более ласково сказал священник, - дайте срок, он сам

раскается и придет в ограду веры истинной. А до сего времени я навещать его буду,

разговаривать, - каждый день.

- Быстрее давай, - велел Чулков, и, не глядя на Федосью, вышел из горницы.

- Вот что, девочка, - глаза батюшки Никифора, - карие, спокойные, - были совсем рядом, и

Федосья почувствовала его жесткие пальцы у себя на плече, - неделю мы с твоим батюшкой

потянем еще, а более – не сможем. Так что велел он тебе брать его оленей, нарты, и

отправляться в Тобольск – за мужем твоим, без него нам не обойтись.

- Батюшка! – ахнула Федосья.

- Иисус силой нам приводить никого не заповедовал, - вздохнул батюшка, - грех это – людей

против воли-то их крестить.

- И вот еще что – Чулков велел тебя из крепостцы не выпускать, в заложниках, так сказать,

оставить, но ты не волнуйся. У меня калиточка тайная есть в стене, я, как твой муж их рубил,

попросил мне ее сделать – с требами я, бывает, и ночью хожу, умирающего причастить, что

ж мне дозорных каждый раз тревожить. И калиточка та на моем дворе заднем, окромя меня и

Волка про нее и не знает никто, - батюшка улыбнулся.

- Еще одного человека вывести надо будет, - сглотнула Федосья и внезапно сказала:

«Спасибо вам, батюшка».

- Как отца твоего вызволим, дак благодарить и будешь, - священник улыбнулся.

-Ну что ж ты раньше ко мне не пришла, девочка? – батюшка Никифор погладил головенку

Никитки, что спокойно спал у него на руках, и взглянул на Василису. «Еще и руки на себя

наложить вздумала, сие ж грех какой. Как ты дитя-то свое сиротить могла?».

- Стыдно было, батюшка, - девушка тихо, горько разрыдалась. «Даже говорить о сем – и то

стыдно».

- А младенца грудного без материнской любви да ласки оставить, - то не стыдно, - ядовито

проговорил батюшка. «Сие не стыд и не позор – коли б ты девица была невинная, то да –

девство свое даже под страхом смерти хранить надо, святая мученица Агафия нам тому

примером.

- А так, - батюшка вздохнул, - дитя же у тебя, тут о нем думать надо, не о себе. Ну, до Пасхи

Святой теперь читай каждый день по сорок раз «Богородице, Дево», и по сорок раз «Верую».

И молись заступнице своей, святой отроковице Василисе Никомидийской, ибо она младше

тебя была, а веру свою и в пещи огненной стоя, сохранила».

- А как же Григорий Никитич? – опустив прикрытую платочком голову, спросила девушка.

«Нельзя ж после такого мне с ним жить, уйти надо».

- Что Бог соединил, того человек не разрушит, - коротко ответил батюшка, и, чуть помолчав,

добавил: «Вон мы думаем – мученики святые за веру страдали, во рву львином, али на

арене игрищ языческих. А Бог, Василиса, бывает, и по-другому человека испытывает – и к

сему тоже готовым надо быть».

Батюшка чуть погладил ее по смуглой, еще влажной от слез щеке, и ворчливо сказал: «Ну,

пошли, дитя-то забирай у меня, подружка твоя вон, в сенях уже, травы свои принесла, как и

велел я ей. Пока трапезничают все, надо вас вывести-то».

- А зачем травы? – тихо спросила Федосья, когда они уже стояли на дворе у батюшки

Никифора.

- Пригодятся, - ответил тот, и открыв калитку, перекрестив девушек, подтолкнул их: «Ну,

может, свидимся еще».

-Так, - Федосья распрямилась и посмотрела на стоящий в глубине леса, на крохотной опушке

чум. «Тут не найдет тебя никто, хоша бы всю округу обыскали. Огонь у тебя есть, следи,

чтобы не потух, дров вокруг вдосталь. Еда тако же, ежели надо, у батюшки тут еще лук есть,

настреляешь».

Василиса покачала спящего в перевязи Никитку и тихо спросила: «А буран если? Вона, как

выходили мы, так тучи над Турой были – черные».

- Ну, буран, - Федосья стала запрягать оленей. «Сиди, корми, спи, - там, - она кивнула на

чум, - все равно тепло, сама знаешь».

- А ты как же? – тихо спросила Василиса, уцепившись за руку старшей девушки. «Как ты до

Тобола-то доберешься?».

- С Божьей помощью, - коротко ответила та, и, нагнувшись, поцеловала подругу. «Все, олени

у моего батюшки быстрые, за два дня, али три и обернемся. Ничего не бойся».

- На нарты мужские села, - следя за удаляющимися в снежное пространство оленями,