o c24ec28d571a6d65

- Пусти, - Федосья медленно, как во сне стала расстегивать сарафан.

- Вот так бы сразу, - довольно сказал Чулков, подталкивая ее к лавке.

Яков Иванович вдруг замер и посмотрел вниз.

- Руки убери, - спокойно сказала Федосья, и надавила ножом посильнее. «А то у меня полы

чистые, ты мне и так наследил, неохота еще кровь твою с них смывать. Ну!».

Юноша отступил, все еще чувствуя смертельный холод клинка где-то внизу живота. Федосья

вдруг принюхалась и рассмеялась: «Штаны-то ты промочил, смельчак. Иди отсюда, а то еще

что другое с тобой приключится, дак не отстираешь их потом».

Яков взглянул в ее невозмутимые, морской зелени, раскосые глаза, и, выматерившись,

хлопнув дверью, - вышел.

Девушка опустилась на скамью, и только сейчас ощутила боль в пальцах, что сжимали –

крепко, - рукоятку ножа. Она разогнула их, и, отложив клинок, вытянула перед собой – руки

дрожали. «А ну хватит, - разозлившись, сказала себе Федосья, и, встав, принялась вытирать

грязные следы от сапог.

-Поднимай, - крикнул сверху Волк, и бревно, поддерживаемое веревками, поплыло вверх.

- Давай, Василий, - кивнул Михайло напарнику. «А то и так мы с этой вышкой возимся с той

недели, надо уже пищали ставить».

Волк внезапно разогнулся и посмотрел вокруг. «Красиво тут, - пробормотал он, - почти как у

нас в Тюмени».

- А все равно, - Василий стал обтесывать бревно, - домой-то хочется. Ты вон на Троицу

повенчался, а я – после Покрова, три месяца-то с Аграфеной всего и прожил, и теперь до

весны не увижу».

- Ну, - протянул Волк, берясь за топор, - такая уж тут, в Сибири, судьба у нас, Василий. Эту

крепостцу возведем, потом далее на восток отправимся, а хозяйки ждать будут. И так

случиться может, что и не вернется кто - к сему тоже надо готовым быть».

Второй парень только вздохнул и с тоской посмотрел в сторону Тюмени.

В общей трапезной вкусно пахло щами.

- Квашеной капусты с полсотни бочек привезли, - сказал Данило Иванович, берясь за ложку, -

до весны хватит, а там уж свои огороды заведем. Земля хорошая тут?

- Рожь сам-шест взошла, - ответил Волк, хлебая из общего горшка, - однако то лето жаркое

было, и дожди как по заказу лили – не много и не мало. Посмотрим, что с погодой-то

случится, остяки говорят, что тут и опосля Троицы заморозки бывают.

- Так у вас, тюменских, что тут остались, получается, двое женатых всего, - ты Михайло, да

ты Василий, остальные холостыми гуляют? – усмехнулся воевода.

- Сейчас остяков пойди, найди, - присвистнул Василий, - вона, Груни моей семья откочевала

на север куда-то. У нас как – по весне встречаемся, да по осени, когда они ясак привозят. А

кто возле крепостцы живет – у тех дети малые, невест там долго ждать придется.

- Вот оно как, - задумчиво сказал воевода, принимая ломоть хлеба с наваленной сверху

пареной рыбой. «А что, - вдруг спросил Данила Иванович, - у вас тут рек много, плавать-то

все умеют в дружине?».

- Да уж учил я их, - кисло сказал Волк, - летом тем. Не даются. Вона, Василий у нас

ярославский, казалось бы – Волга под боком, а воды боится.

- Зато Михайло Данилович у нас плавает так, что любому завидно, и ныряет на две сажени, -

подтолкнул его младший парень.

- Это откуда ты научился-то, Волк? – поинтересовался воевода.

-А вот слушайте, - Волк откусил белыми зубами большой ломоть хлеба. «Батюшке-то моему

голову отрубили, как мне семь лет было, а матушка померла – мне двенадцать уж

исполнилось. Матушка моя, Авдотья Михайловна, знатная воровка была, и меня с

малолетства с собой на рынки брала.

Как батюшку казнили, она честной вдовицей осталась, никого до себя более не допустила. А

окромя краж еще, чем занималась – по кабакам с торговцами знакомилась. Матушка

красивая была, - Волк нежно улыбнулся, - высокая, статная, косы белокурые в руку

толщиной, до пояса. Ну вот, - спознается с кем-то, у кого киса тугая, и зовет к себе на

чарочку. Ну а там уже дорога известная – обухом по голове, и в реку.

- Что ж, - воевода сглотнул, - это она их обухом по голове-то, али кто?

- Я, - спокойно ответил Волк, подняв голубые глаза. Он откинул со лба кудри и улыбнулся:

«Ну, пила матушка, конечно, не без этого, врать не буду. Пьяной в сугробе замерзла.

Остался я один, взрослый парень уже был.

И тут дружок мой приходит, Сенька Косой, ему потом в драке на Яузе голову проломили. А

Косой со стругов купеческих воровал, по ночам – подплывет, взберется на палубу и давай

там все подчистую выносить.

Вона, Вася говорит, что я хорошо плаваю, так это вы Сеньки не видели – тот под водой

столько мог продержаться, что и мне такое не под силу. Ну, и стал я с ним в доле работать. А

зимой кошельки резал. Ну, а потом и до разбоя дошло, батюшкиной дорогой пошел, упокой

Господи его душу, - Волк перекрестился и добавил: «Ну, вот и поели, молитву уже читают».

- Да, - только и сказал Чулков, внимательно глядя на Волка, - сразу видно, тебе, Михайло

Данилович, пальца в рот не клади.

-Я коренной вор московский, Данило Иванович, - легко улыбнулся тот, - батюшка мой

говорил, что со времен государя Ивана Калиты семья наша сим промыслом славна. Так что

нет, не клади, - Волк наклонил голову и зашептал молитву.