o c24ec28d571a6d65

- Не намазано, уж поверь мне, - ядовито сказала Федосья Петровна. «И ведь главное – не

девки какие, чтобы ветер в голове был, жены венчанные. Стыд берет».

- А Яков Иванович красивый, - мечтательно проговорила Аграфена.

- У тебя свой мужик есть, на него и смотри, - сухо заметила Федосья и принялась собирать

белье.

Большая горница воеводской избы была жарко натоплена.

- Вот сюда шкуры-то кладите, - распорядился Яков Чулков, глядя на то, как двое

дружинников расставляют лавки. «И больше, холодно у вас тут, - юноша поежился.

- То разве холод? – рассмеялся кто-то из парней. «Это так, ваша милость, пощипывает

чуток. Ночью – вот то настоящий мороз ударит».

- Ночью-то тепло, - ответили ему, - ночью жена под боком». Парни расхохотались.

- С водкой еще теплее, - заметил Чулков, открывая флягу. «Садитесь, выпьем-то по

чарочке»

- Я смотрю, - равнодушно заметил юноша, разливая водку, - у вас тут и девок нету, как

живете-то? Скучно ведь.

- Это сейчас – зевнул дружинник напротив. «А по весне, опосля Пасхи, как ясак начнут

привозить – тогда весело станет. Остяки семьями приезжают, с дочками, костры жжем, из

луков стреляем. Как раз вот в сие время и знакомиться, а после Покрова уж и свадебку

сыграть».

- Федосья Петровна, та ведь тоже кровей остяцких? – спросил Чулков.

- Да, - подали голос сзади, - батюшка у ней, князь ихний, Тайбохтой прозывается.

-Так вот про кого она сказочку рассказывала, - улыбнулся Чулков. «Что ж она, отсюда, с

Туры, али с Тобола?».

- С Москвы она, - объяснили ему, - муж ее покойный атаманом у Ермака был. Ну а потом его

убили, а ее в плен увели, в Кучума ставку.

- Вот как? - Яков поднял бровь и налил парням еще. «Что ж она там делала?».

- Известное дело что, - сочно ответили ему, - и под ханом полежала, и под визирем его,

Карачей, и под кем еще не валялась. Говорят, и дитя там нагуляла, да померло оно.

- Точно, - кто-то расхохотался, - сладкая жизнь там у нее была – знай себе ноги раздвигай,

да рот открывай шире. Ну а потом с остяками она болталась где-то, там тоже времени не

теряла, наверное.

- И, что ж, опосля этого и замуж вышла, не побрезговали ей? – поинтересовался Чулков.

- Я б побрезговал, я истоптанные дороги не люблю, - ответил ему парень, что сидел

напротив, - а Волку, видать, все равно, он на Москве у себя к блядям привык, так и тут оную

нашел!

Яков Иванович только улыбнулся – тонко.

Феодосья разогнулась, и, посмотрев на вымытый пол, вытерла пот со лба. Она и не

заметила, как чуть скрипнула дверь. Подоткнув подол выше, девушка вылила на доски

горшок дымящейся воды, и, опустившись на колени, стала скрести половицы своим ножом.

- Хозяйничаешь? – раздался ленивый голос с порога. Федосья, покраснев, оправила

сарафан и быстро обмотала косы платком.

- Чисто у тебя – Яков Иванович оценивающе посмотрел на девушку и подумал: «Баба не

молода уже, конечно, однако ноги хороши. Да и лицом она пригожа, сгодится».

- Ты, говорят, вдовеешь, Федосья Петровна? – он прошагал грязными сапогами по еще

влажному полу и, устроившись на лавке, недовольно добавил: «Ну, подтирай, что встала-

то».

- Сами наследили, сами и подотрете, - Федосья бросила тряпку. «И я не вдовею, у меня муж

есть».

- Ну, это пока, - заметил Яков. «Все в руке Божьей, как Писание нас учит. Коли б ты грамотна

была бы – почитала».

- Да уж читала, - Федосья стала убирать в сундук высохшие на морозе, аккуратно сложенные

холсты.

- Ишь ты какая – хмыкнул Яков. «А ты что ж гостя не привечаешь, не по-людски это, Федосья

Петровна, не по-христиански».

- Невместно мне, коль мужа в крепостце нет, - жестко сказала девушка. «Как вернется

Михайло Данилович, милости просим за наш стол. А ранее,- никак, уж не обессудьте, Яков

Иванович, - языками болтать зачнут.

- Так Федосья Петровна, - отмахнулся Чулков, - про твою жизнь сладкую в Кучумовой юрте

уж вся Сибирь знает, как я посмотрю. Так что пущай болтают, тебе не впервой, - Яков

посмотрел на зардевшееся, со слезами на ресницах, лицо девушки, и, встав, протянул ей

простенькое колечко.

- Подарение тебе, - юноша осмотрел ее – с головы до ног, и выпятил губу. «Я тоже, как и муж

твой, блядей люблю, так, мы с ним задружимся, не бойся».

Изба огласилась хлестким звуком пощечины. Чулков отступил, схватившись за мгновенно

покрасневшее лицо. Федосья бросила на пол кольцо и сказала: «Покажу вам кое- что».

Тяжелая крышка деревянного ларца приподнялась, и Федосья, по запястье, окунув руки в

блистающую гору драгоценных камней и золотых слитков, проговорила: «Сие муж мой с

Большого Камня, да с южных гор принес. Так что убирайтесь из моей избы подобру-

поздорову, Яков Иванович».

Он внезапно, быстрым движением, схватил ее за кисть и сжал – так, что девушка

побледнела.

- Я – наместник воеводы сибирского тут, в Тюмени, поняла? – свистящим шепотом сказал

Чулков.

-Кучум жив еще, Федосья Петровна, сама знаешь. Я и скажу, что это он тебя сюда послал,

чтобы ты ворота крепостцы его отрядам открыла. Кому мой брат поверит, думаешь – мне

или тебе, что в наложницах у хана отиралась? И тогда Данило Иванович и тебе голову

отрубит, и мужу твоему – тако же. А ну ноги раздвигай! – он стал выворачивать ей руку.